Всё, чего ты никогда не узнаешь - Тея Лав

голову, затем лихорадочно ищу зарядное устройство для своего телефона. Как только становится достаточно процентов для включения, я нахожу в контактах Марию и звоню ей.

– Николь, наконец-то, – отвечает она. – Мы тут все уже перепугались. Нам бы не хотелось тебя потерять. Ты как, готова к трудовым будням?

Если бы она увидела меня сейчас, то даже бы не стала спрашивать.

– Да, – хрипло отвечаю я, но тут же прочищаю горло.

– Если ты все еще больна, мы можем дать тебе еще несколько дней.

– Нет, – поспешно отвечаю я. Еще несколько дней в одиночестве в этом доме я просто не вынесу. – Все в порядке. Можно считать, что я уже здорова.

– Отлично, – радостно говорит Мария и быстро пересказывает то, что меня ждет уже послезавтра.

Я должна буду курировать свою первую детскую выставку. Конечно мне будут помогать и подсказывать, но уже следующая пройдет под моим единоличным руководством. Я прощаюсь с Марией уверенная в том, что справлюсь. Ничего сложного от меня не требуется.

В зеркале я вижу настоящее пугало. Я уже давно стригу волосы до плеч, но сейчас они отросли чуть ниже. Под глазами залегли тени от бессонных ночей, голубые глаза выглядят мутными, ведь то количество слез, что я выплакала просто огромно. Слезы забрали цвет вокруг зрачков.

Прополоскав лицо ледяной водой, я снова смотрю на себя в отражении, до боли сжимая края раковины. Так больше продолжаться не может. Пора брать себя в руки.

У меня неплохо это получается. Первая выставка проходит довольно легко без каких-либо препятствий. После выставки Мария мне показывает мое крошечное рабочее место в их небольшой галерее. В то время, когда не проходят выставки, я должна буду отслеживать отзывы детей и отвечать на письма от родителей, которые хотят выставить работы своих детишек в нашей галерее. Это самая простая работа, о которой я слышала. Конечно, и плата соответствующая, но для начала неплохо.

Возвращаться домой в какой-то степени даже страшно. Я знаю, что Калеб уже вернулся. Я должна ему все рассказать, но боюсь. Трусиха. Это разобьет его сердце. Плевать на меня. Это разобьет дружбу Калеба и Райана. Калеб получит двойной удар. Что бы он не сделал, такого он не заслужил.

В доме тишина, когда я захожу. Я бросаю сумочку в кресло и снимаю пальто. Заглянув на кухню, обнаруживаю там Калеба. Он не смотри на меня. Он смотрит на полупустой стакан с виски в своей руке. Меня пробирает холодный пот. Райан ему рассказал.

Услышав шаги, Калеб поднимает голову и смотрит на меня. В выражении его лица ничего нет. Серые глаза такие же мутные, как и у меня. Хотя в случае с Калебом большую роль сыграл алкоголь. Но это не отменяет того факта, что сейчас он испытывает невероятную боль.

– Как твоя поездка? – осторожно спрашиваю я.

Калеб смотрит на меня. Одной рукой он продолжает держать стакан с виски, второй пододвигает на край столешницы какие-то документы, которые я сразу не заметила.

– Здесь все результаты.

Я подхожу ближе.

– Результаты чего?

– Я был в Филадельфии не по делам компании. Я был у доктора.

Стараясь не застонать, я обхватываю себя за плечи.

– Калеб…

– Я бесплоден, Никки. У нас есть шансы примерно два процента из ста.

У меня пересыхает в горле. Мы ведь и так знали, что шансов нет, но мне снова больно это слышать.

– Мне очень жаль, – выдавливаю я.

Эта фраза вызывает у него смех. Он откидывается на спинку стула.

– Мне тоже. Теперь ты можешь бросить меня. У тебя есть на это все причины.

Злость побеждает слезы и боль. Как он смеет мне говорить такое?

– Если бы мне от тебя были нужны только дети, Калеб, я бы уже давно ушла. Ты знаешь, что я люблю тебя и всегда любила. Мне всегда был важен прежде всего ты! Ты сам! А не то, что ты можешь или не можешь мне дать.

Он смотрит на меня, затем опускает взгляд на свои руки.

– Я хочу, чтобы ты поняла меня правильно.

– Не важно, как я тебя понимаю. Здесь и не нужно ничего понимать, все предельно ясно. Я бы никогда не ушла по этой причине. Никогда, слышишь? Ты сам губишь нас, Калеб. И дело вовсе не в том, что мы не можем завести ребенка, дело в том, что ты сделал это нашей единственной целью. А ведь у нас было их так много. Но все померкло, ты все это обесценил. Скажи мне, разве я вышла за тебя замуж только по этой причине? Завести детей? Большего не было?

Он крепко стискивает сжатый кулак со стаканом, костяшки руки белеют. Он знает, что я права.

– Конечно было.

Я качаю головой.

– Нет, сейчас ты этого не понимаешь. Ты настолько глубоко ушел в себя, что перестал видеть все вокруг. Перестал видеть очевидные вещи. Я бы не ушла по этой причине, – повторяю я. – Никогда. Но ты изменил мне. Это причина, чтобы уйти.

Я пытаюсь продолжить, подобрать правильные слова, чтобы сознаться в собственном предательстве.

– Я не изменял тебе, Никки, – тихо говорит Калеб, глядя на свои руки.

– Что?

Он поднимает затуманенный взгляд.

– Я не изменял тебе. По крайней мере, не так как ты это представляешь.

– Так что же было?

Он тяжело вздыхает и одним большим глотком осушает стакан.

– Я поцеловал ее. Один раз. На этом все.

Я горько усмехаюсь.

– По-твоему это не измена?

На самом деле осознание того, что Калеб просто поцеловал другую женщину пугает. Как бы я не раскаивалась в собственной ошибке, где-то в глубине меня пищал тот противный голос, заглушающий разум: он изменил тебе первым, он изменил тебе первым.

– Конечно, но… я не смог зайти дальше. Но хотел, – признается он. – Хотел, но не смог. Прости меня, Никки. Прости.

Я молчу несколько секунд.

– Зачем?

Он смотрит мне прямо