Айрис Джоансен - Никогда не поздно

Он вошел в домик и нараспашку открыл ставни.

— Выключи фонарь. Сквозь листву пробивается достаточно лунного света, чтобы мы могли здесь ориентироваться.

Гидеон задержался у окна и сделал несколько глубоких вдохов, словно страдал от кислородного голодания, а затем уселся на матрац, лежавший у окна, подтянул колени к подбородку и обхватил их руками.

— Иди сюда и сядь рядом со мной.

Гидеон был прав. Луна светила так ярко, что можно было различить все вокруг вплоть до деталей. Кожа на скулах Гидеона туго натянулась, губы были сжаты в узкую полоску.

— Хочешь, я оставлю дверь открытой? — мягко спросила Серена.

Гидеон помолчал, словно внутри его шла борьба, а затем выдавил:

— Да, если не возражаешь. — После этого он горько усмехнулся. — Черт! Извини меня. Я знаю, что выгляжу глупо.

— Ничего подобного.

Серена преодолела разделявшее их расстояние и опустилась на матрац рядом с ним. Он тут же обнял ее рукой за плечо, и она поудобнее устроилась возле него.

— Вот так гораздо лучше, правда?

— Да. — Его грудь бурно вздымалась и опускалась в такт дыханию.

— Может, тебе станет легче, если мы поговорим об этом? — осторожно спросила она. — Я имею в виду Нам-Пень.

— Может, и станет. Не знаю. — Гидеон с трудом выговаривал слова, будто язык плохо повиновался ему. — Когда-нибудь я расскажу тебе об этом во всех подробностях. Это часть меня, и было бы нечестно утаивать ее от тебя.

— Если тебе это причиняет боль, то лучше не надо.

— Причиняет, не причиняет — это не имеет значения. Ты имеешь право знать. — Гидеон закрыл глаза, дыхание с усилием вырывалось из его груди. — Нам-Пень… Это был концлагерь. Я попал в плен, и вьетконговцы держали меня там в течение пяти месяцев. Это был сущий ад. Причем там мучили не только нас, военнопленных, но и простых вьетнамцев. Там была женщина вьетнамка… Совсем юная, лет четырнадцати, не больше. Уж не знаю, что такого она могла натворить, но всех нас вывели на середину лагеря и заставили наблюдать, как ее наказывают. Несмотря на юный возраст, у нее уже был ребенок — еще совсем младенец. Сначала они убили у нее на глазах ее сына, а затем стали насиловать несчастную. — Голос Гидеона был едва слышен. — На следующий день она умерла.

— Бог мой! — прошептала Серена, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. Она обвила Гидеона руками за талию и крепко прижалась к нему.

— Через месяц мне удалось бежать, но еще целых три недели я блуждал по джунглям, пробираясь к своим. — Он попытался улыбнуться. — Теперь ты понимаешь, почему я не люблю тропический лес.

«И при всем этом он отказался от предложения Хулио пойти всем вместе, — подумала Серена. — А почему? Неужели только из-за меня?»

— Гидеон, — начала она дрогнувшим голосом, — почему в таком случае мы не пошли вместе с Хулио?

— За меня не волнуйся, все будет в порядке. Помнишь, я говорил тебе о тех, кто подстерегает нас, затаившись в засаде? Мы должны бороться с ними. Если мы позволим им одержать над нами верх, то уже никогда не будем чувствовать себя в безопасности. — Гидеон открыл глаза. Серена увидела, что его лоб покрыт бисеринками пота. — Только обнимай меня покрепче.

— Конечно. — На сердце у Серены скребли кошки, оно разрывалось от жалости к этому сильному человеку, который сейчас напоминал испуганного ребенка. «Да возвращайся же ты поскорее, Хулио, черт тебя возьми!» — в молчаливом отчаянии молила она, а вслух успокаивала, баюкала: — Я с тобой, я никуда не денусь.

— Они здесь, они вокруг нас, вот что плохо. Даже с закрытыми глазами я слышу звуки ночи и вижу…

Серене показалось, что они просидели целую вечность, прижавшись друг к другу. Время от времени Гидеон начинал говорить, но единственное, на что он сейчас был способен, это жуткие, душераздирающие картинки из далекого прошлого. Поняв это, он умолк насовсем и лишь цеплялся за Серену, словно за спасательный круг в бушующем море.

И вдруг с земли послышался благословенный, долгожданный голос Хулио:

— Эй, это я!

Серена с облегчением вздохнула. Слава богу, скоро Гидеон будет избавлен от этого ужаса! Его руки ослабли и безвольно упали вдоль тела.

— Прости, — прошептал он, — я не хотел быть тебе обузой.

Она нежно поцеловала его.

— А вот теперь ты и впрямь начинаешь выглядеть глупо.

— Видишь, я постоянно нуждаюсь в том, чтобы меня утешали, — смущенно улыбнулся он. — Хорошо, что я не приучил себя выступать в образе эдакого крутого мачо, иначе сейчас мне грозило бы раздвоение личности.

— Я всегда ненавидела мужиков, которые корчат из себя мачо, — ответила Серена. — Что же касается утешения, то этот процесс должен быть двусторонним и взаимным.

— Мне тоже так кажется. — Его улыбка была печальной. — По-моему, все должно делиться пополам.

Без всякого сомнения, в его словах крылся гораздо более широкий смысл, чем могло показаться с первого взгляда, и, говоря это, Гидеон подразумевал вовсе не одну только теперешнюю ситуацию. Серена озабоченно нахмурилась.

— Гидеон, я знаю, что…

— Эй, чего это вы сидите в темноте? — В дверном проеме вырос Хулио Родригес и направил на них луч своего фонарика. — Пора двигать дальше, Гидеон. Я привел с собой Росса. Он ждет внизу.

Серена порывисто вскочила.

— Пошли!

Хулио кинул быстрый взгляд на Гидеона, но слова его были адресованы Серене:

— Насколько мне известно, в планах Гидеона мы с вами не участвуем.

— Это почему? — Серена также воззрилась на Гидеона.

Гидеон встал и заговорил, не глядя на нее:

— Мы с Россом должны предварительно поторговаться с Мендино по поводу выкупа. Мы же не хотим, чтобы наш добрый полковник расстроился, верно? А когда мы уладим нашу маленькую проблему, Хулио сможет начать свой большой крестовый поход. — Гидеон недобро усмехнулся. — У него на редкость хорошо получаются эффектные сцены.

— Я хочу пойти с вами, — настаивала Серена. Гидеон покачал головой.

— Твое присутствие только осложнит нашу задачу. Мы не задержимся надолго. Если все сложится удачно, мы управимся еще до рассвета. А Хулио пока останется с тобой.

— Ты уверен, что хочешь играть именно по таким правилам? — с мрачной миной спросил Хулио.

— Уверен. — Гидеон повернулся к Серене, ласково поцеловал ее и шутливо напутствовал: — Не позволяй этому бессовестному сатиру соблазнить тебя. Если он находится в одной комнате с женщиной, да еще и матрац под рукой, он за себя не отвечает.

Хулио сверкнул белозубой улыбкой.

— Ты меня обижаешь! И при чем тут матрац? Не волнуйся, Гидеон, я позабочусь о ней.

— Уж в этом-то я не сомневаюсь. — Он повернулся и на прощание еще раз поцеловал Серену. — До скорого свидания, милая.