Испорченный рыцарь (ЛП) - Лоррейн Трейси

Интересно — это не совсем то слово.

— Там будет печенье, верно? — спрашиваю я, узнав за последние несколько дней, что учителя в Найтс-Ридже ничего не делают, не подкрепившись сладкими угощениями.

— О, это можно гарантировать. Удачи! — говорит она, когда мы выходим из ее кабинета и направляемся в разные стороны: она — к главному зданию, где находятся кабинеты старшего руководства, а я — к зданию выпускного класса.

У меня голова идет кругом, пока я добираюсь до места.

Но это ничто по сравнению с тем, когда я вхожу в огромные двойные двери библиотеки.

Я уже была в библиотеке в главном здании, которой пользуется вся школа. Это было… умопомрачительно. Как и все в этом месте, она была массивной, вычурной и роскошной. Но хотя это здание меньше, оно все равно впечатляет. Как только я переступаю порог, на меня обрушивается аромат книг, мгновенно поселяя что-то внутри меня.

Несмотря на внешность и то, что обо мне думают окружающие, в глубине души я просто книжный червь, пытающийся найти свое место в мире.

Когда я была ребенком, жизнь была… ну, я стараюсь не думать об этом. Моя мама, тетя Джоди, была молода, слишком чертовски молода, когда родила меня. С тех пор я узнала, что она наотрез отказалась поступать так, как считали правильным ее родители, и я могу это понять. Но тем самым она внесла огромный разлад в отношения между ней и моими бабушкой и дедушкой. Они были традиционны и идеалистичны. И Джоанна, и моя мама должны были быть идеальными леди, хранить себя для брака, а потом просто лежать и думать об Англии, воспитывая горстку детей и поддерживая чистоту в доме.

Джоанна уже подвела их, влюбившись в солдата мафии, — не уверена, что они знали об этом в то время, — а Джонас, насколько я слышала, был плохим парнем насквозь. И пока она нарушала правила и разрушала возложенные на нее надежды, моя мама, ее младшая сестра, забеременела мной. В четырнадцать лет.

По словам Джоанны, она долгое время скрывала это. Но, очевидно, она — или я — была бомбой замедленного действия, и в конце концов ее набухший живот стал заметен, а мои бабушка и дедушка отвернулись от нее, настаивая, чтобы меня отдали на усыновление и передали любящим родителям, как только я появлюсь на свет.

Само собой разумеется, этого не произошло. Моя мама сбежала и попала в дом для молодых матерей, находящихся в трудной жизненной ситуации. Я почти ничего не помню, но мы несколько лет переезжали из одного дома в другой. Мама была не в себе, наркоманка, отчаянно пыталась найти связь с кем-то, а я была предоставлена самой себе.

У нас не было ни денег, ни еды, ни отопления, ни даже электричества в некоторых местах, которые мы были вынуждены называть домом. Но куда бы мы ни пошли, там всегда была библиотека. Иногда ее приходилось искать, или же я была вынуждена пользоваться захудалыми библиотеками в школах, в которых училась, но они всегда были рядом, чтобы предложить мне спасение. Книги были единственной надежной вещью в моей жизни. Я всегда могла рассчитывать на то, что они помогут мне забыть о том, как мне холодно, как я голодна, и дадут мне образы другой жизни. Мне даже было неважно, что это за история. Пока она отвлекала меня от жизни, я была в деле.

Мама этого не понимала. Она говорила мне, что я живу в облаках, в стране фантазий, которая не поможет мне в реальном мире. Мне часто хотелось спросить ее, как, по ее мнению, те вещи, которые она делает, помогают ей в жизни, но я никогда не была достаточно смелой. А может, дело было в том, что я никогда не хотела услышать правду. Что меня для нее недостаточно.

Все эти годы она так настойчиво твердила, что не хочет потерять меня, но при этом ничего для меня не делала. В этом не было никакого смысла. Если она так заботилась обо мне, значит, хотела, чтобы я была в тепле, сыта, в безопасности. Но это было не так.

Когда я нашла ее в середине припадка в нашей грязной и сырой гостиной после школы, это было, наверное, лучшее, что когда-либо случалось со мной.

К концу дня я обрела семью, неравнодушных людей, сестру в лице Джоди, а мама наконец-то получила необходимую поддержку. Но книги все равно оставались. Когда становилось слишком тяжело, а это случалось часто, я возвращалась к своей старой рутине, натягивала на себя одеяло, хватала любую книгу, которую могла найти, и прыгала в воду с двух ног.

Я улыбаюсь библиотекарю, когда прохожу мимо, а мои глаза сканируют столы с учениками. Я узнаю парочку с урока английской литературы, но никто из них не обращает на меня внимания.

Как и было велено, я прохожу в заднюю часть аудитории, где обнаруживаю двери, ведущие в комнаты для индивидуальных занятий.

У меня сводит живот. Оставаться наедине с Нико — плохая, плохая идея. Но я не могу стоять перед Мелиссой и требовать, чтобы мы занимались в самом оживленном месте кампуса, потому что я не доверяю себе рядом с ним, несмотря на то, сколько раз я пыталась убедить себя забыть о каждой секунде, проведенной вместе, о каждом прикосновении, о каждом крике, мольбе и стоне его имени.

Черт возьми, Брианна.

Нажав на дверную ручку, я проскальзываю в комнату.

Как только дверь закрывается за мной, я с трудом втягиваю воздух.

Он еще даже не пришел, а я уже чертовски волнуюсь.

Когда я шла сюда, прозвенел звонок, и мое сердце сбилось с ритма, пока я раскладывала все необходимое, с тревогой ожидая, когда откроется дверь.

Мелисса забронировала для него эту комнату, так что я не сомневаюсь, что его направят сюда, как только он появится, — если, конечно, он появится.

Есть все шансы, что он взглянет на записку, прочтет ее и выбросит в мусорную корзину.

Или он заподозрил, что за запиской могу стоять я?

Если да, то у меня есть полная уверенность, что он покажет свое лицо, возможно, только с опозданием, чтобы убедиться, что я уже в ярости, прежде чем он осчастливит меня своим присутствием.

Девять минут и сорок три секунды.

Именно столько времени я сижу и сомневаюсь в своих ужасных, ужасных решениях, когда речь заходит о Нико Чирилло, прежде чем ручка двери поворачивается, а сердце подскакивает к горлу, одновременно с этим мой желудок опускается на колени.

Как только он входит в маленькую комнату, клянусь, он высасывает из нее весь воздух.

Как и вчера, он сбросил пиджак и стоит передо мной в одной лишь приталенной белой рубашке, рукава которой закатаны, а галстук распущен вокруг воротника. Рубашка заправлена в облегающие брюки, которые достаточно узкие, чтобы дразнить меня тем, что, как я знаю, скрывается под ними, и я имею в виду не только его крепкие бедра.

— Так-так-так, что у нас тут? Миссис Хендрикс прислала лакея, да? — Он подплывает ближе, его соблазнительный запах заполняет мой нос и заставляет бабочек, которые уже сходят с ума в моем животе, начать буйствовать.

— Миссис Хендрикс не имеет к этому никакого отношения, — признаюсь я.

— О, — говорит он, и одна сторона его рта искривляется в ухмылке. — Значит, тебе нужен был предлог, чтобы остаться со мной наедине? Скучали по мне, мисс Эндрюс?

Я слежу за каждым его шагом, пока он приближается, но в конце концов он оказывается позади меня, доказывая, что я совершила глупую ошибку, выбрав это место.

— Н-нет, я… — Мой шоковый вздох разрывает воздух, когда его большие, обжигающе горячие руки ложатся мне на плечи, и меня откидывает назад.

Две передние ножки стула отлетают от пола, а мои колени задевают край стола, так что у меня не остается другого выбора, кроме как сдаться на его милость.

Сглотнув от волнения, я поднимаю взгляд.

У меня снова перехватывает дыхание, когда я вижу его темные, злые глаза, буравящие меня.

— Признайтесь, мисс Эндрюс. Прошло три дня, а вы уже отчаянно хотите моего члена, не так ли?

— Нико. — Я хочу, чтобы это прозвучало как предупреждение, но даже я могу признать, что это не совсем то, что ожидалось.

Он усмехается, услышав это точно так же, как и я, и мои щеки разгораются.