Мери Каммингс - Край земли у моря

Дел молча кивнул.

Значит, несколько месяцев Карен знала, что может умереть — и молчала. Точнее, не молчала — смеялась, радовалась, ездила купаться, обустраивала новый дом, покупала вещи для ребенка — и все это время, каждую минуту — знала. И скрывала от него...

— Только... мистер Бринк, пожалуйста, не говорите ей, что я вам сказала. Она мне не простит.

— Да, конечно. Спасибо, что сказали. — Вспомнил и попросил: — Я сейчас домой поеду. Так что дайте мне что-нибудь... от головной боли — для нее.

Лори ушла и вернулась с упаковкой таблеток.

— Одну, а если не поможет, то через сорок минут еще одну. Больше двух нельзя. И... я в обед зайду.

— Можно, я от вас позвоню?

Она указала на телефон. Дел набрал номер, но услышал лишь короткие гудки. Может, Карен как раз сейчас звонит ему? Подумав об этом, он заторопился к выходу.

В приемной его, слава богу, никто не ждал. Для того, что он сейчас собирался сказать Кэти, свидетели были ни к чему. Очевидно, она поняла все еще с порога, потому что сразу нацепила на себя знакомое выражение: «я маленькая девочка, ничего плохого не делала, и на меня нельзя всерьез сердиться».

— Моя жена не звонила? — спросил Дел, входя.

Это было не то, чего Кэти ожидала, и она несколько удивленным тоном ответила:

— Нет. Линк заходил — сказал, что позвонит потом.

По мере того как Дел подходил к ней, голос ее делался все тише, как у приемника, у которого садятся батарейки. Он стиснул зубы, глубоко вздохнул и спросил тихим глухим голосом, опершись обоими кулаками на ее стол:

— Зачем ты это сделала?

Она не стала делать вид, что не понимает, о чем речь, и ответила:

— Сейчас наступают... критические дни. И нам наверняка придется засиживаться допоздна. А люди уже начали спрашивать, в чем дело. Я же не знала, что так выйдет с Хэтти, и мне нужно было как-то объяснить...

— При чем тут Хэтти? — Дел, и правда, сначала не понял.

— После этого... инцидента никому не придет в голову спрашивать — все понимают, что из-за него работы у тебя прибавилось. Но, я же не знала в субботу, что это случится...

— Так кстати, да?

Кэти замялась, не зная, что ответить, и тут он нагнулся еще ближе и сказал по-прежнему тихо, но уже с прорвавшейся яростью:

— Критические дни, говоришь? Сука...

Она вскинула голову и поджала губы — очевидно, подобное обращение было ей в новинку. Но увидев его глаза, в которых кипело бешенство, предпочла промолчать.

Остановиться Дел уже не мог. Он знал, что говорить не о чем, что сейчас надо ехать домой, к Карен — но продолжал, все так же тихо и яростно:

— Ты хоть подумала, что нам в этом поселке жить?

— Я могу сказать... твоей жене, что это неправда.

— Со своей женой я поговорю сам. А вот для всех остальных это будет представлено как подлая выходка злобной бабы, которая, не получив мужика, решила ему напакостить за это. — Он с удовольствием наблюдал, как от этих слов постепенно вытягивается и каменеет ее лицо, и с него наконец сползает идиотское невинное выражение. — Или ты предпочитаешь, чтобы я всем сказал, что ты придумала это вранье, как прикрытие операции ЦРУ?

— Ты не имеешь права разглашать... — она замолчала, поняв, что здесь он хозяин положения.

Именно это Дел незамедлительно подтвердил:

— Я имею право делать то, что считаю нужным. Я не работаю в ЦРУ и не давал никаких подписок. Я сотрудничаю с вами в той степени, которую считаю полезной для безопасности завода. Я могу вышвырнуть тебя с завода в любую секунду, никому ничего не объясняя. Ясно? — Не слушая ответа — впрочем, его и не предполагалось — он прошел в кабинет и набрал номер.

На этот раз занято не было, но к телефону никто не подходил. Он уже собирался бросить трубку и ехать домой, когда, после пятнадцатого гудка, неожиданно откликнулась Мануэла и на просьбу позвать Карен ответила:

— А она уехала... на машине.

— Куда?

Прерывать многословное объяснение было нельзя — в такой ситуации Мануэла обычно теряла нить рассуждений и начинала все сначала.

— Я когда только пришла, она едва поздоровалась и пошла наверх, и там звонила по телефону. Долго звонила, часто номер набирала — внизу брямкало. Потом говорила, кричала там с кем-то — но недолго. Потом спустилась вниз и пошла к машине, и я ей сказала, что опасно одной ездить, пока где-то здесь бродит этот негодяй, который бедную женщину убил, спаси Господи ее душу, — короткая пауза, чтобы благочестиво перекреститься. — Она сказала: «Ты права, Мануэла» — сама сказала! Пошла наверх, принесла пистолет и с ним в машину села. Я спросила, когда она приедет — а она не ответила, поехала и все, а куда — не знаю.

— Давно?

— Я только машину стиральную зарядила, а сейчас уже почти достиралось, так что минут двадцать или полчаса...

Дел бросил трубку и выскочил в приемную. Револьвер... Не пистолет — револьвер, тот самый, из которого он учил ее стрелять. И она взяла его с собой...

Он притормозил лишь один раз, на выезде. Спросил у охранников, проезжала ли его жена, получил тот ответ, которого и ожидал: «Да, минут двадцать назад», и снова прибавил скорость. Его гнала вперед зыбкая надежда — может быть, она поехала в бухту? Может быть, он найдет ее там?..

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Дел даже не стал объезжать через соседнюю бухту — бросил джип на шоссе и быстро пошел, почти побежал по неприметной тропке между валунами, обросшими колючим кустарником. Сердце лихорадочно билось, и он, сам того не осознавая, шепотом повторял, как молитву, одно и то же: «Только бы она была там... Только бы она была там... Только бы...»

Первое, что он заметил, был маленький джип, криво стоявший у скалы. От него тянулась цепочка следов — небольших вмятинок в рассыпавшемся горячем песке.

Карен сидела у самой воды, прислонившись боком к камню — сидела и смотрела на море. Неподвижная, с прямой спиной, она казалась частью пейзажа — такой же, как валуны вокруг.

Осторожно, чтобы не спугнуть, Дел пошел к ней, стараясь ступать совершенно бесшумно. Обошел слева — тогда можно будет подойти почти вплотную, не боясь, что она заметит его тень.

Револьвер лежал у нее на коленях, она даже не вынула его из кобуры. Совершенно спокойное отрешенное лицо, широко открытые глаза...

Волны набегали и уходили... набегали и уходили... Она сидела так уже давно — может быть, даже всегда. Мыслей не было, только пустота. Впрочем, она вся быта сейчас пустотой — куском пустоты, по ошибке окруженным оболочкой.

Просто сидеть так — минуту, еще минуту и еще — прислушиваясь к ударам собственного сердца. Пока можно не шевелиться, не думать — нет и боли... разве пустота может болеть?