Измена. Он не твой - Яна Мосар

class="p1">На кончике языка так и чешется спросить, а как же Анна? Но идея внезапно возникает другая.

– Даш… Я не прошу забыть. Я не прошу простить. Только – остаться. Сегодня.

– Ладно. Хорошо.

– Даже если ты молча съешь свой ужин и уйдешь в комнату – я все равно буду рад.

– Хорошо. Тогда забери Катю.

– Договорились. Я все куплю, все приготовлю.

– Без пафоса, Ярослав.

– Естественно.

После разговора возвращаюсь к телефону, там сообщение от Анны так и висит без ответа.

“Хорошего вам вечера, Анна. Смотрите, не обожгитесь, такой он горячий”, – печатаю, добавляя каплю сарказма, будто размешиваю яд в чае.

Ответ прилетает моментально, как будто она ждала наготове.

"Горячий он после того, как я отогрела после тебя. Сегодня закрепим"

Сообщение приходит с мерзким удовлетворением.

Словно она облизывает губы, печатая это.

Словно ей мало просто унизить – ей надо, чтобы я почувствовала себя пустым местом.

Холодной. Заменимой.

Но вот только…

Если я такая холодная – зачем ты все еще кипишь от желания доказать, что лучше?

Горячее – не значит глубже.

Иногда от настоящей любви мороз по коже. И только от пустоты – пот.

Я читаю и выдыхаю. Вот оно. Спектакль продолжается.

Пытается задеть. Проколоть иголкой, а лучше гарпуном. Но слишком уж старается.

И главное – то, что она пишет, не совпадает с тем, что говорит он. Ни по времени, ни по действиям. Он собирается к нам. А она "ждет". Противоречие.

Значит, это просто нагнетание и провокация.

Я едва успеваю перевести дух после этого разговора, как снова звонок. Теперь за тортом.

Это важно и ответственно. Поэтому аккуратно все упаковываю и выношу коробку. Торт – тяжелый, двухярусный, с ручной лепкой.

На парковке уже стоит серебристый внедорожник. Из него выходит мужчина лет сорока – солидный, в дорогом пальто, с выражением лица, будто он лично проверяет госзакупки на миллион.

– Ну, наконец-то, – бросает он, даже не поздоровавшись. – Я уже десять минут жду!

– Простите, – стараюсь не терять вежливости. – Все готово, я вышла сразу, как только услышала сигнал.

Он заглядывает в коробку и хмыкает, как будто нюхает прокисшее молоко.

– Это что?

– Это торт. В стиле "Париж", как вы и просили. Эйфелева башня из шоколада, лепка ручная, лепестки…

– Это? – он прерывает меня и указывает пальцем. – Это вы называете Эйфелевой башней? – поворачивается ко мне всем корпусом, – Вы вообще видели, как она выглядит? Башня! А не это… сопли из темного шоколада!

– Если вы хотели удивить именинницу настоящей Эйфелевой башней, то надо было ее в Париж отвезти, а не торт заказывать. Все было согласовано с вашей женой…

– С моей женой? – лицо у него багровеет. – У моей жены вкус. А это – не торт, а провал. Посмотрите на этот цвет! Вы что, слепая?

Он берет коробку за края, резко дергает ее на себя. Шоколадная башня наклоняется, крышка задевает один из ярусов.

– Осторожно! – восклицаю, подхватывая снизу. – Он может повредиться!

– Он уже поврежден! Мозгом! У вас руки не оттуда растут, девушка. Вам не торты печь надо, а картошку чистить!

Мне будто пощечину дали.

Он вытаскивает коробку наружу, хлопает крышкой. Люди на лавочке оборачиваются. Он не замечает. Или ему все равно.

– Это шелковый крем, он требует температурного контроля. Вы его испортите…

– А он и так испорчен! Смотрите, как перекошен! Это надо теперь съесть. Знаете что? – он берет коробку, с размаху всовывает мне его в руки, не думая о том, что может что-то сломать.

А я чувствую, как торт там, в коробке, съезжает и упирается в стенку.

Я не верю. Просто стою и смотрю, как моя работа разваливается у всех на глазах.

– Вот! – говорит он. – Сама и ешь это. Удачи в бизнесе.

Он разворачивается, толкает меня плечом.

– Эй! – кричу я. – Вы не имеете права! Я потратила деньги на материалы! Предоплата не покрыла и половины стоимости торта.

– И больше не получишь! – бросает он, садится в машину и хлопает дверью. – Сама виновата, что взялась за дело, не умея делать.

Глава 31

Я хватаю телефон, пытаюсь открыть переписку. Звоню на номер – "Абонент недоступен". Пробую еще – "Ваш номер заблокирован". Он выезжает со стоянки, даже не оглянувшись.

Я стою с испорченным тортом. Посреди улицы.

Пальцы трясутся. Мимо проходят люди. Смотрят. Кто-то сжал губы. Кто-то смеется.

А я... не знаю, как не разрыдаться прямо сейчас.

Моя работа. Мой труд. Мои шесть часов работы.

Даже больше этот торт – это надежда, что я могу начать новую жизнь, пусть с мелких заказов…

Этот заказ должен был быть первым шагом. А оказался пощечиной от мира.

А я уверена в своей работе на сто процентов.

Ярослав подъезжает к дому как раз в тот момент, когда я стою посреди двора с перевернутым тортом в руках. Коробка измята, крем уже течет по пальцам, Эйфелева башня безжалостно размазана по прозрачной крышке.

Он выходит из машины, делает пару шагов и останавливается, словно наткнувшись на невидимую преграду. Смотрит на меня с недоумением, и это недоумение быстро сменяется тревогой.

– Даша, ты что здесь делаешь? Что случилось?

Его голос пробуждает во мне чувство, от которого я едва держалась. Что-то хрупкое внутри наконец ломается, и меня начинает трясти. Сначала едва заметно, потом сильнее и сильнее.

– Все… все зря! – выплескиваю я, задыхаясь от слез, которые сами собой текут по щекам. – Я больше не могу, Яр! Все разваливается! Я… я даже дурацкий торт не могу сделать!

Ярослав быстро подходит ко мне, забирая измятую коробку с торта и ставя ее на капот машины. Он осторожно, почти с опаской, словно боится причинить боль, берет меня за плечи и разворачивает к себе.

– Посмотри на меня, – тихо, но уверенно говорит он. – Что произошло?

Я пытаюсь взять себя в руки, но слова вырываются наружу сами, обрывками и сквозь рыдания.

– Этот мужик… Заказчик… Он… Он сказал, что у меня руки не оттуда растут! Перевернул мой торт прямо на улице! – начинаю всхлипывать, захлебываясь от несправедливости и собственной беспомощности. – Он и не заплатили даже. Сказали, что я ничего не умею. А потом еще… она… она опять написала… Твоя Анна… Яр, я