Измена. Вторая семья моего мужа (СИ) - Шевцова Каролина

По сути, я даже не могу ничего предъявить мужу. На каком основании? Добавила пару персонажей? Предложила переписать сюжетную арку? Так это обычная задача бета-ридера, коим я тоже являлась.

- Римма, - низкий, утробный бас раздается над самым ухом. За мыслями я и не заметила, как Никита перебрался на мою сторону кровати. – А что с его последней книгой, которая должна выйти?

- Не знаю. Я… я сразу поняла, что с ней все по-другому. Текст лег иначе, другие обороты, другие литературные приемы. Белый тогда работал над переводом одного французского детектива, и уверил меня, что начитавшись, непроизвольно копирует стиль автора. Такое тоже бывает, так что я ему поверила. Но оказалось дело в другом. В этой книге у Филиппа уже другая муза и другой редактор.

- И ты не можешь ничего сделать?

- А зачем?

- Ну, чтобы отомстить.

- Вместо того, чтобы придумывать, как сделать ему хуже, я потрачу силы, чтобы сделать лучше себе. Мне плевать, провалится его книга или нет, моя задача найти работу и выйти на тот доход, который был у меня раньше. А это сложно. Понимаешь, я не уверена, что найдутся авторы с подобной Белого проблемой. По сути, мне требуется такой же, как и муж, калека, за которого нужно переписать книгу. И потом, у меня слишком узнаваемый стиль, а это проблема.

Никита задумчиво чешет лоб. Со своей совершенной фигурой и полностью обнаженный, не считая куска покрывала на бедрах, он похож на греческого философа в тоге. Я даже вижу, как загораются синие огни глаз, словно в голове вспыхивает мысль и жду, что он закричит что-то типа: «Эврика!».

Но вместо этого слышу:

- Не надо переписывать! Надо писать свою!

- Я не смогу! – Вскрикиваю и зажимаю себе рот рукой.

Первая реакция самая правильная. Я не смеюсь, как делаю всегда, чтобы скрыть неловкость. Не возмущаюсь. Не пытаюсь перевести тему на другую, потому что эта мне не нравится, и даже не злюсь. Я боюсь.

Сейчас мне по-настоящему страшно.

Написать книгу это как создать собственный мир, наполнить его не только людьми, но и проблемами, событиями, жизнью. Ощутить себя всесильной. Стать ненадолго Богом. От ужаса кожа покрывается мурашками, а сохнет во рту.

Кажется, я не справлюсь. Такое могут смелые, опытные, уверенные, но не…

- Сможешь, - прерывает поток мыслей Никита.

- Никит, ты говоришь глупости.

Соскакиваю с кровати и пячусь задом к двери, чтобы сбежать от этого мотиватора с лицом ангела и фигурой коллектора, который пришел выбивать из меня долги. Впрочем, меня быстро перехватывает. Савранский хватает меня за руки и подтягивает к себе.

- Никит, - умоляю я, - не говори о том, в чем не разбираешься.

- Я разбираюсь.

- Ага, и в чем же? – От эмоций перехожу на крик. - В издательском деле? Взаимодействии с инвесторами? Или может в построении сюжета и создании пути героя? В ведении своих творческих групп? В работе с художниками, создании обложки, артов, карточки персонажа? В чем ты разбираешься, Никит?

Я перегибаю. Знаю это, но не могу остановиться, от злости у меня буквально сносит голову. За одну минуту этот мальчик срывает столько нарывов, что от количества ран на теле я могу просто умереть! Еще больше бесит его спокойное, почти лишенное эмоций лицо. Он смотрит прямо и улыбается.

Толкает меня на… на… на прыжок со скалы без парашюта, зная, что я могу разбиться, а сам наблюдает за этим падением, скрестив руки на груди и слегка приподняв уголки губ в ухмылке. Мол, это занятно, но не более.

- Я разбираюсь в тебе, - спокойно, будто мы говорим о пиджаке в химчистке или бутербродах на завтрак, отвечает Савранский.

И против этого голоса, против твердой, как скала фигуры, против глаз, которые давно не конкурируют с небом, потому что победили его и в чистоте и в прозрачности цвета, я не могу ничего сказать.

Замолкаю. И сдаюсь.

- Что делал обычно твой муж, когда садился писать?

- Доставал блокнот и ручку, - шиплю по-змеиному, чтобы хоть как-то укусить своего твердокожего мужчину. Мимо. Он даже не улавливает в тоне сарказм, а просто жмет плечами и вываливает из рюкзака на кровать кучу разных блокнотов, ручек, стикеров, текстовыделителей и замазку. Все новое, только из магазина.

- Я подготовился, - улыбается засранец, глядя как мои брови подскакивают вверх. – Ноутбук возьмешь свой или мой?

- Я на своем привыкла, - облизываю пересохшие губы. От нервов у меня резко начинается обезвоживание.

- Вот и ладненько.

Через секунду на кучу канцелярки опускается мой старенький макбук. Его Никита достал не из рюкзака, а, слава Богу, с полки, но меня в принципе напрягает такая осведомленность в собственных привычках. Мне иногда нужно пару минут, чтобы вспомнить, куда я его дела, а тут – нашел за секунду!

- С чего начнем? – Никита пикетирует следом за ноутбуком, плюхается животом на кровать, и, подложив ладони под подбородок, начинает меня рассматривать. Так откровенно, что у меня краснеют даже уши.

- С… жанра, - хриплю я в ответ.

- Белый работал в фэнтези, ты чего хочешь?

- Того же, я люблю сказки. Только не технофэнтези как он, мне ближе абстрактная магия, драконы, замки, любовь и попаданка из нашего времени как завязка в сюжет.

- О, - он восхищается так искренне, будто я только что на Нобелевскую премию речь произнесла. – Какая ты умница! Уже разобралась с местом, жанром и героиней. И так, она у тебя попаданка в мир с магией и драконами. А что с ней будет происходить? Что больше всего нравится читателям?

Последний вопрос самый правильный. И меня смущает то, что Никита начал именно с него. На самом деле, не важно, что делают герои, важно, чтобы это цепляло читателей, задевало их «вкусовые сосочки», раз мы говорим о коммерческой литературе. Герой может жестко тупить, нет, он должен даже тупить, но делать это так, чтобы читатель испытывал к нему сочувствие и хотел помочь. А еще лучше, чтобы он почувствовал себя на месте книжного персонажа. Все эти мальчики в костюмах Гарри Поттера и девочки, мечтающие встретить своего Мистера Дарси – это талант писателя. И я очень сомневаюсь, что во мне есть хотя бы крупица того самого таланта.

- Во-первых, - бурчу себе под нос, - нужны обычные понятные проблемы. Спасти любимую от дракона, это понятно. Или эксцентричный гений и его понимающий напарник – узнаваемые, а значит приятные образы. Но лучше брать что-то из жизни, понятное каждому. Например, дурнушка, которую травят в школе из-за внешности, бедности, старой некрасивой одежды – это не просто понятно, но еще и знакомо. Такая история откликается. Это близко женщинам, потому что происходило, если не с ними, так с их подругами, соседками, младшими сестрами или просто далекими знакомыми.

- Отлично, пишем про уродинку, - под моим укоризненным взглядом, Никита принимается махать руками: - прости, прости! Мы так не говорим, мы говорим женщина с недостаточным уровнем красоты в лице.

Я хмурюсь еще сильнее, но не выдерживаю смешливого взгляда на себе, и начинаю хохотать вместе с Савранским.

Что ж, можно и про уродинку. Сейчас так много правильных героинь с алебастровой кожей и стоячими у подбородка грудями, что на их фоне выгодно отличится обычная героиня.

- Для нашей уродинки нужен внутренний конфликт, Никита, - замечаю я. - Она не может быть просто страшненькой, ее должно ломать каждый день от ощущения внешнего изъяна с которым нельзя смириться.

- Пусть будет королевой красоты в нашем мире. Здесь у нее было все, деньги, слава, шейх в Дубайске, в конце концов. А потом нелепая смерть и новое тело, с прыщами, огромной жопой и опрелостями под ней.

А что? Грубовато конечно, я бы работала тоньше, но для завязки вполне рабочий вариант. Я довольно киваю, и накидываю несколько предложений в гугл доке, пока Никита копошится по правую руку от меня. Обсуждать с ним книгу оказывается так весело, будто бы мы не про работу говорим, а… да я даже не знаю! Просто болтаем и радуемся жизни! И голова не болит, и нет чувства вины от того, что мои мысли быстрые и сумбурные, отчего Белый всегда считал меня поверхностной, ведь ему приходилось по паре часов крутить одну и ту же идею, пока она не оформится во что-то дельное. После такого мозгового штурма с мужем у меня часто начиналась мигрень, болели зубы и дрожали от перенапряжения руки.