Татьяна Туринская - Сладкий перец, горький мед

Когда, наконец, гости стали расходиться, засобирались домой и молодожены. Дрибница слегка перебрал, и теперь едва стоял на ногах. Любаша тоже покачивалась, но держалась не в пример более уверенно. Когда они остановились перед квартирой, Володя почему-то даже не попытался взять жену на руки, чтобы перенести, как полагается, через порог. Не раздевшись, бухнулся на кровать прямо в смокинге. Что ж, Любе не впервой, сама все сделает.

Любаша сняла платье, оставшись в красивом кружевном белье. Аккуратно сняла с мужа смокинг, рубашку. Вовка не спал, но почему-то не накидывался голодным волком на молодую жену, как ей ожидалось. Лишь, позволив снять с себя брюки, ожил. Бросил Любу на кровать, снял полупрозрачные трусики, оставив почему-то нетронутым бюстгальтер. И, рывком сорвав свои трусы, не одарив даже дежурным поцелуем, не приласкав, не коснувшись груди, вошел в нее грубо и бесцеремонно. Любаша, хоть и горела от желания, но еще не была готова к глубокому погружению, а потому слияние с законным мужем оказалось неприятным и болезненным. Люба вскрикнула, возмущенная подобной бестактностью, и попыталась было выпихнуть из себя неприветливого гостя. Но не тут то было. Молодой муж методично врывался в нее, лопатой вгрызался в сухую, неготовую к любви почву, причиняя жене пекущую боль. Впрочем, боль скоро прошла, и Люба приготовилась получать удовольствие от контакта. Однако удовольствие все не наступало. Несмотря на отсутствие боли, акт не доставлял радости. Возможно, свою роль сыграло спиртное, принятое в немалом количестве, и Володя все трудился и трудился, ритмично склоняясь над супругой, а сладкая разрядка все не наступала. Люба, давно сбившаяся со счета обслуженных мужиков, познавшая немало никудышных любовников, не могла даже припомнить, с кем из них можно сравнить драгоценного, с таким трудом заполученного мужа. Выходило, что хуже Вовки у нее любовника до сих пор не было. А секс с ним и не секс вовсе, а скорее упражнения на эротическом тренажере: вроде бы и параметры соблюдены правильно, и ритм, и глубина погружения рассчитаны верно, но машина — она и есть машина, и никогда фалоимитатор даже самой последней модели не заменит настоящего мужика.

Когда первый семейный половой акт завершился (вернее, завершился он только для мужа — жена же не получила ни одной положительной эмоции), Дрибница повернулся к супруге голым задом и молниеносно заснул. Люба же, совершенно ошарашенная произошедшим, заснуть даже не пыталась. Всю ночь она искала объяснения странному поведению Володи на супружеском ложе, боясь поверить в то, что подобное поведение не является для него исключением из правил. Нет, не может быть, чтобы Вовка Дрибница, самый завидный жених во всем институте, да и не только в институте, а, пожалуй, и в городе, оказался редким неумехой в постели. Не может быть! Наверное, он был слишком пьян и ничего не соображал. А утром он проснется, и она покажет ему высший класс. Он будет пищать и плакать от восторга!

Утром, уловив едва заметное подрагивание век, свидетельствующее о близком пробуждении супруга, Люба, мурлыкнув поэротичнее, сунула руку под одеяло, вознамерившись приласкать детородный орган Вовки Дрибницы. Почувствовав прикосновение, Вовка вздрогнул, с отвращением отбросил наглую руку, посягнувшую на его честь, одарив жену фразой:

— Не смей вести себя, как шлюха! Где твое достоинство?!

Люба замерла с дурацкой улыбкой на лице, ожидая, что вот сейчас он рассмеется собственной шутке. Но Вовка встал, схватил валявшиеся на полу трусы и быстро прошел в ванную, сверкая бледной, незагоревшей задницей.

Целый день он сердился на нее, лишь изредка обращаясь с какой-нибудь фразой, и то только тогда, когда молчать было уже совсем невозможно. На людях он улыбался, раскланиваясь направо-налево, охотно общался со знакомыми и родственниками, но на Любу даже не смотрел. Сегодня гостей было гораздо меньше вчерашнего и Вова в основном выглядел повеселее. Но временами впадал в странный ступор, уставившись в одну точку и не реагируя ни на что. На нестройные крики "Горько!" отвечал с улыбкой, но тоном, не терпящим пререканий: "Хватит, вчера нацеловались". А в разгар веселья вообще исчез, оставив Любу одну за свадебным столом…

Таня не пошла догуливать на второй день. Не пошли и родители. Семейство Голиков на праздничном банкете в этот раз было представлено только Сергеем. Ну тому, ясное дело, был бы повод да халявная выпивка.

Семейство было почти в полном составе и с интересом смотрело новую комедию Рязанова, когда раздался звонок. Открывать пришлось Татьяне, как самой молодой. На пороге стоял Дрибница.

Едва переступив порог, прямо в коридоре, на глазах родителей бухнулся на колени, зарылся лицом в Танин халат, и заплакал. У изумленных хозяев отнялись языки, и они молча взирали на необычную картину. Выплакавшись, Вовка встал, прижал Таню к груди, поцеловал в золотую макушку:

— Что я наделал?! Что ты наделала! Довыступалась, довыпендривалась! Что мы натворили?! Что теперь делать?

Таня от удивления не могла и слова сказать. Родители тоже были в шоке. Так и не дождавшись от гостеприимных хозяев приглашения войти в комнату, Дрибница прошел и сел на диван.

— Дядя Вова, тетя Ада! Хоть вы бы на нее повлияли! Упрямая, как сто чертей. Я ж ей проходу не давал, я ж столько лет за ней, как собачка на привязи… А она…, - повернулся к примолкшей Татьяне: — Чего ты добилась со своей гордостью? Искалечила три жизни, радуйся теперь…

— Почему три?

— Твоя, моя и Любкина.

— А-а, — протянула Таня. Усмехнулась про себя. Он был так искренен сейчас, что как-то не хотелось огорчать его известием, что испорченной с полным основанием можно назвать только его жизнь. Да и то без Таниного участия. Почти.

Дружненько помолчали. Потом Вова торжественно заявил:

— Я тебя умоляю — потерпи годик. Я через год разведусь и мы поженимся. Потерпи немножко. Год, только один год! Прошу тебя, не выходи замуж! Я не могу развестись с ней сразу, это будет неприлично и слишком больно. Она этого не заслужила, она ни в чем не виновата. Я прошу у тебя всего один год. Слышишь? Не смей выходить замуж!!!

***

После свадьбы Дрибница очень изменился. Он приходил к Тане каждый вечер — она гнала к жене. Однажды нарвался на Владимира Алексеевича в дурном настроении, выслушал наставления: мол, ты человек женатый, обремененный определенными обязательствами, вот и выполняй их, а дочку мою оставь в покое. Помогло лишь отчасти — стал звонить по телефону, умоляя о встрече. На Танины недвусмысленные отказы слезно просил:

— Ну пойдем с Тимошкой погуляем. Хоть одним глазком на тебя взгляну… Хоть пять минут!