Вайолетт Лайонз - Подарок к рождеству

 — Как мои шмотки, годятся? — Ник заме­тил ее потрясенный взгляд и решил, нарушит воцарившееся молчание этим легким вопро­сом. Но Абигейл лишь кивнула в ответ. Каза­лось, у нее пропал голос, и все слова безна­дежно застревали в горле. — А как действуешь ты на меня в этом платье, тебе уже хорошо известно.

 Его голос был низким и мягким, глаза — как темные заводи в лунном блеске. Нежно взяв ее за руку, он прошептал:

 — Ты так соблазнительна...

 Но тут же осекся и слегка тряхнул головой, словно прогоняя преждевременные мысли, ко­торые хотел, было, высказать ей.

 — Пойдем, присядем, — продолжил он и, ос­торожно обняв ее за плечи, увлек к камину. — Будем придерживаться ритуала и для начала что-нибудь выпьем. Могу предложить херес или...

 — Я с удовольствием выпила бы немножко хереса.

 У Абигейл снова прорезался голос, хотя зву­чал он неустойчиво, словно она им не пользо­вались уже много недель или даже месяцев. На душе у нее скребло, и ей казалось, будто ко­варная болезнь опять начала расправлять над ней свои черные крылья. Через каждые несколь­ко секунд ее бросало то в жар, то в холод.

 Теперь она поняла, почему Ник вел себя по отношению к ней таким образом. А что, если нам начать все с нуля? — Ведь это были ее сло­ва, сказанные раньше. Она предложила тогда начать строить их взаимоотношения так, как если бы они были совершенно незнакомыми людьми. И теперь, вот в этот час, он вел себя именно с учетом ее идеи. Их рождественская встреча была их «первым свиданием», и он, как всякий нервничающий поклонник, хотел все делать в соответствии с заведенными пра­вилами и традициями.

 Нервничающий поклонник! Она чуть было не рассмеялась при мысли о том, что это словосочетание было совершенно неприменимо к Нику. Ибо, он почти никогда не нервничал. Даже в са­мых неожиданных, самых жестких обстоятель­ствах этот человек мог оставаться спокойным.

 Разлив по бокалам вино, Ник начал светс­кую беседу, а Абигейл всячески старалась под­держать ее. Он просил ее рассказать о себе, и она рассказывала. Потом слушала его рассуж­дения о музыке, которая ему особенно нрави­лась. Затем они обсудили книги, которые оба читали. Его спокойный голос, уравновешен­ность суждений будто убаюкивали, даже гип­нотизировали ее; ей было легко и хорошо с ним. Крепкий херес тоже поднимал настрое­ние, еще больше расслаблял ее. Через полчаса после начала их непринужденного диалога, ско­ванность Абигейл как рукой сняло, и она уже улыбалась, смеялась и, в конце концов, осмеле­ла до того, что стала сама задавать ему вопро­сы и комментировать его суждения.

 — Расскажи мне подробнее о своей маме, — обратилась она к Нику, когда они уселись за стол, и он принялся начинять горячие маисо­вые лепешки рубленым мясом, сыром, луком, бобами и чилийским перцем. Как она пере­жила бегство твоего отца?

 — Поначалу ей было очень тяжело. Я дей­ствительно думаю, что он, чуть ли не в бук­вальном смысле, разбил ее сердце. Но, гово­рят, время — лучший лекарь. И пять лет назад ей встретился другой мужчина... По сути дела, он оказался гораздо моложе ее. Но, так или иначе, в августе этого года они поженились.

 — И ты не возражал?

 — Против чего? Против того, что он не на­много старше меня? — Ник равнодушно по­жал плечами. — Если она счастлива со своим спутником жизни, мне нет никакого дела до его возраста — будь ему девятнадцать лет или девяносто. Не один ли черт? Главное, чтобы их сердца и души были вместе.

 После минутной паузы Абигейл тихим, не­уверенным голосом спросила:

 — Ты говорил, что начал встречаться с дру­гой женщиной...

 — После Сидни? — Расслабившийся, было, Ник опять напрягся, его черные брови насу­пились. — Но эта связь оказалась непродолжи­тельной.

 — Ты порвал с ней?

 — Нет, она порвала со мной. — Он покрутил в руке бокал и уставился в разволновавшуюся рубиновую жидкость. — После моего несчаст­ного случая.

 — Неужели из-за шрама? — Абигейл не мог­ла поверить, что люди могли быть такими ограниченными.

 — Скорее, из-за последствий, которые он мог вызвать. — Смех Ника был сухим и цинич­но-угрюмым. — Она рассудила так: теперь мне вряд ли будут давать главные роли, и я пере­стану быть секс-символом. Такая будущность со мной ее не устраивала.

 — Но это же ужасно!

 — По крайней мере, она была со мной от­кровенной.

 — Эта женщина вряд ли любила тебя.

 Любовь... А любила ли она Ника Гранта? По­жалуй. Но если любила, то вовсе не того Ника, который будоражил канадских женщин с те­леэкрана, а того, который вывез ее из снеж­ных заносов, который самозабвенно ухаживал за ней днями и ночами, когда она болела, ко­торый сейчас сидел с ней рядом...

 — Вряд ли любила меня? — повторил он ее фразу. — Но я и не искал в ней любви. Любовь... Сидни заставила меня забыть даже само это слово.

 — Это несправедливо! Каждый или почти каждый человек рано или поздно находит лю­бовь, и каждый хочет...

 — Каждый хочет, чтобы любовь была осно­вой семейного благополучия. Ты это собира­лась сказать? — спросил Ник язвительным то­ном. Было очевидно, что он не разделял ее взгляды на любовь и семью. — Не думаю, что всякий мужчина, имеющий любовные отно­шения с женщиной, стремится превратить эти отношения в брачные. Точно также, не всякая женщина мечтает стать женой своего любов­ника. Но вот ты, к примеру, наверняка, пред­почитаешь статус жены и матери положению любовницы-одиночки. — Его жесткие слова и бескомпромиссный тон пронзили ее мозг и острой болью отдались в сердце. — Интересно, что сулил тебе твой жених, когда предлагал выйти за него замуж? Очевидно, любовь, пре­данность и счастье до конца жизни?

 Любовь... Это слово, произнесенное его глу­боким, возбуждающим голосом, неожиданно разбудило в ней воспоминания о вчерашнем дне. Вечером, перед сном, когда она, ни на минуту не переставая думать о Нике, уже лег­ла в постель, в какой-то момент ей вдруг по­казалось, что он бесшумно вошел в спальню и остановился у ее кровати. Но за день она на­столько устала, что не смогла даже открыть глаза и приподнять голову.

 В полудреме Абигейл ощутила на губах лег­кий, нежный поцелуй и едва расслышала лас­ковый шепот: «Спокойной ночи, любовь моя». А ведь за день или два до этого вечера он ци­нично заявлял, что любовь — это миф, игра воображения, не более того. Да и сейчас, каза­лось, не собирался менять свою позицию. Тог­да каким же его словам верить?

Этот эпизод всплыл в ее памяти лишь на несколько мгновений. Уже через минуту, пол­ностью переключив внимание на вопрос Ника, она отвечала ему:

 — Повторяю: Брайан - не жених мне, и я не связана с ним никакими обязательствами.