Ольга Дрёмова - Иллюзия любви. Ледяное сердце

— Пожалуйста, ради всего святого, ещё одно слово — и я уйду сам! — умоляюще произнёс он.

— Что вы от меня хотите?! — Она с брезгливостью сбросила его руку со своей манжеты и сделала шаг по направлению к двери. — Я сказала вам правду. Никакой пациентки с фамилией Загорская я не знаю.

— Но как же… — Внутри Тополя всё похолодело.

— А теперь — вон отсюда! — Каретникова рывком распахнула дверь настежь и выставила вперёд указательный палец. — Если ещё раз вы посмеете переступить порог моего кабинета…

— Можете не беспокоиться, я больше не приду, — хрипло выдавил Леонид и, не глядя на врача, вышел за дверь.

— Безобразие какое! — гневно бросила ему в спину Каретникова.

Но её слова не произвели на мужчину никакого впечатления. Опустив плечи и загребая ногами, он медленно шёл по коридору, а в его голове не было ни одной дельной мысли. Гудя, словно от оглушительного набата, голова Тополя буквально разламывалась на куски, и от этой всепроникающей боли, заполнившей собой каждую клеточку, перед его глазами плясали какие-то красные червячки, жалкие и уродливые, похожие на кривые запятые, выведенные дрожащей детской ручонкой.

То и дело цепляясь за ступеньки каблуками, Тополь спускался по лестнице. Всё ещё плохо соображая, что он делает, Леонид смотрел на каменные розовые стены и белые переплёты недавно крашенных окон, а где-то у самого горла бились обжигающие волны отчаянной злости. Перед его глазами, словно наяву, бледная, с огромными синими подглазьями, лежала на диване Лидия, и её лицо сливалось с белой бязью постельного белья.

— Ах ты, дрянь! Ах ты, пакость! — Не в силах сформулировать свою мысль яснее, Леонид схватился за перила и что есть силы вцепился в деревяшку. Скрипнув зубами, он почувствовал, как внутри него поднимается волна слепой ярости. — Значит, так, да?! Значит, мы ведём двойную игру?! — с угрозой уточнил он, напрочь забывая о том, что занимается, в принципе, тем же самым и что его игра мало чем отличается от игры Лидии. — Ну, ла-а-адно, — тяжело протянул Тополь, — ла-а-адно. Пусть пока всё остаётся как есть. Но когда придёт время, Лидия Витальевна, я ударю вас под дых, да так, что мало не покажется, и тогда пеняйте на себя, пощады не будет.

— Сёмка, у тебя ещё шоколадка есть? — Александра взглянула по сторонам, в темноту зрительного зала, и, убедившись, что внимание соседей обращено на экран, задвинула ногой опустевший стакан от попкорна под кресло.

— Когда-нибудь ты точно лопнешь. — Тополь достал из кармана плитку шоколада и протянул её Саше. — Тебе что, кино не нравится?

— А что тут может понравиться? — Она зашуршала фольгой. — Последние десять минут эти двое, — она кивнула на экран, — тянут резину, а всего и делов-то, что подойти и поцеловаться.

— А как же романтика? — прошептал Тополь.

— Ты чего, динозавр? Какая, на фиг, романтика? Им за эту романтику деньги платят. Если бы мне предложили полчасика повздыхать под луной, а после получить такие шальные бабки, я бы тоже закатывала глаза и сопела, как паровоз.

— А без бабок ты целоваться не станешь? — Семён наклонился к шее Сашки и, вдохнув лёгкий запах её духов, почувствовал, как сердце забилось быстрее.

— Только не вздумай меня обслюнявить, — деловито хмыкнула она и дёрнула плечом.

При слове «обслюнявить» Семёну живо представился соседский бассет Наполеон, подметающий своими несуразно длинными ушами лестничную площадку и норовящий при каждом удобном случае вытереть свои слюнявые брыли о чью-нибудь одежду.

— Слушай, Сандра, мы с тобой знакомы уже почти месяц…

— Ты чего, решил оправдать билеты и попкорн? — Сашка покосилась на Семёна.

— Ты невыносима! — Он распрямился и недовольно выдохнул. — Скоро из-за твоих щёк зрителям сзади не будет видно экрана. Дай сюда! — Он потянулся за шоколадкой.

— Обойдёшься. — Вовремя разгадав его коварный маневр, Сашка отдёрнула руку с любимым лакомством в сторону. — Сладкое только женщинам и детям.

— А я и есть ребёнок.

— Тогда какого чёрта ты лезешь ко мне целоваться? Надеешься, что во мне проснётся материнский инстинкт?

— Вы дадите кино посмотреть или нет? — Шёпот слева заставил ребят на время умолкнуть.

Беззастенчиво хрумкая шоколадкой в полном одиночестве, Санька искоса посматривала на Семёна и думала о том, на сколько ещё хватит его терпения. Обычно после трёх дней общения кавалер, вусмерть измотавшись и отчаявшись, отваливал сам по себе. Если же этого по какой-то причине не происходило, Александре приходилось изобретать что-нибудь самой, что-то такое, что раз и навсегда отваживало от неё неугодного поклонника.

Первые две недели всё с Тополем шло как по маслу. Чувствуя себя раскованно и непринуждённо, Александра ничего не имела против его присутствия рядом со своей персоной и, выдумывая всё новые и новые проделки, даже получала удовольствие от его компании. Но в последние дни с ним явно что-то произошло. По масляному блеску, вдруг появившемуся в его глазах, Сашка поняла, что жизнь дала трещину и на её голову свалился очередной желающий испортить ей жизнь. В том, что Семён скоро сделает ей предложение, она не сомневалась, как и в том, что ей тут же придётся распрощаться с парнем насовсем. Замуж Сашка не собиралась, по крайней мере пока. Представляя себе перспективу замужней женщины, ежедневно разрывающейся между кастрюлями, стиральной машиной и орущим ребёнком, Сашка впадала в состояние, близкое к трансу, и говорила себе, что на подобные жертвы она ещё идти не готова. Может, когда-нибудь, ближе к старости, от отчаяния она и решится поставить на себе крест, но это будет не сейчас и не в ближайшие пару лет, это точно.

В том, что Семён станет дожидаться её ещё несколько лет, Сашка глубоко сомневалась. Ни один мужик на захочет сидеть на коротком поводке, не будучи уверенным в том, что у него есть хотя бы один шанс из сотни, да и потом она и сама не знает, хочется ли ей оставить его при себе. Конечно, Тополь милый, симпатичный и весёлый, но таких милых в Москве пруд пруди, это же не значит, что у каждого из них нужно непременно виснуть на шее.

— Слушай, у тебя есть носовой платок? — Сашка с хрустом смяла пустую фольгу и протянула её Семёну.

— Ты сама любезность. — Тополь взял обертку и достал из кармана платок. — Это пятнадцатый, предыдущие четырнадцать ты мне не вернула.

— И не стыдно тебе? Ты как в каменном веке. Нормальные люди берут с собой одноразовые, а ты всё носишься с тряпками, да ещё пересчитываешь их по сто раз на дню.

— У тебя и таких нет.

— Теперь есть! — Не церемонясь, Сашка скомкала отутюженный платок и, за неимением карманов, запихнула его себе в бюстгальтер.