Развод. Мусор вынес себя сам (СИ) - Шевцова Каролина

- Привет, Дав, - кидает Боря через плечо с фальшивой небрежностью и поворачивается ко мне. - Не задумывался о чем, милая? - Не важно, - бормочу, опуская глаза. - Раз не важно, - вступает Давид, и его голос звучит необычно резко, - тогда я попрошу кое о чем. Борис Глебович, не могли бы вы не отвлекать моего ценного сотрудника от работы? Я вижу, как спина Самойлова напрягается. - Так я по делу, Дав, - губы Бори растягиваются в улыбке, которую он использует для трудных переговоров. Но Давид даже не смотрит на него. - Аниса, у тебя с Борисом Глебовичем какие-то дела? - спрашивает он у меня. Я молча качаю головой. - Ну я так и думал, - его тон не оставляет пространства для возражений. - А личные вопросы прошу вас решать в свободное от работы время. - Давид, ты чего такой злой? - пытается отшутиться Боря, но выходит кисло. - Тебя собаки бешеные покусали? Давид игнорирует его и почему-то смотрит на меня: - Аниса, мне нужна твоя помощь. Пойдем. Как раз и Борю проводишь. У нас хоть и не конкурирующие издательства, но мне все равно не нравится присутствие здесь директора дома Самойловых. - Понятно, - шепчу я, хотя самой вообще ничего не понятно. Медленно встаю, снимаю с вешалки пальто и, не глядя на Борю, иду к выходу. Самойлов что-то недовольно бормочет нам вслед, но спорить не решается. Думаю, он как и я, обескуражен – никогда раньше Дава не вел себя так. Не знаю, так холодно, будто его только что обидели.

Глава 23

Я сижу в машине и смотрю в запотевшее стекло. Вижу свое отражение - сжатые губы, хмурый взгляд, волосы торчат из под шапки. Кошмар!

Зато внешне полное отражение того, что внутри, никакого диссонанса. В голове крутится карусель из сегодняшних образов: Боря с его ехидной ухмылкой, его совершенно дурацкое предложение, и то, как он реагирует на Нику Зельбер. На меня то есть… Или не на меня?

Становится до жути обидно – такое ему значит нравится? А может не только ему? Может все мужчины в целом ждут от женщины вот этого. Не личности, а так, набора клише.

Декольте поглубже, сиськи наголо и томным голосом вещай про всякое. Вообще не важно, про что. Любят тебя все равно не за душу. Быть порядочной, верной, поддерживающей - оказалось проигрышной стратегией. Ууу, как это бесит! До тошноты, до дрожи в сжатых кулаках.

Краем глаза замечаю, как и Давид кулаки сжимает. Вцепился в руль так, будто хочет его сломать и сидит напряженный. Таким злым я его еще не видела.

Тишина в салоне становится невыносимой. Я не выдерживаю первой:

- Куда мы едем?

- По делам.

И все. Снова молчит.

- По каким? - поворачиваюсь к нему.

- По моим. - Дава бросает на меня короткий, колючий взгляд. - Хотел спасти тебя от Самойлова, вот и взял с собой. А так, я бы и сам справился.

Я сжимаю губы.

- Не надо было меня спасать.

- Ну, это разумеется, я так и понял.

Он резко давит на газ. Машина дергается вперед и тормозит.

- Ладно, приехали.

Оглядываюсь. За окном - серое трёхэтажное здание, очень похожее на школу, но не она. Слишком глухой забор, слишком далеко от города. - А что это?

- Детское учреждение номер двенадцать, - не глядя на меня, отвечает Давид.

- Детский дом, ты хочешь сказать? – спрашиваю шепотом.

- Именно так и говорю. Он отворачивается, начинает шарить по заднему сиденью, а я выхожу из машины, в которой резко стало душно. Смотрю на забор и все внутри меня немеет от странного чувства тревоги.

- А зачем мы сюда приехали?

- Анис, - Давид выглядывает из окна и смотрит на меня с искренним удивлением, - что ты как маленькая? Новый Год скоро. А мы каждый праздник курируем выбранный нами детский дом. Вот, книжки привёз, подарки.

- Почему сам? Водителя не попросил?

- Брось. Если у тебя столько вопросов, представляешь, что было бы с посторонними.

Какая-то странная, вывернутая наизнанку логика, но спорить нет сил. Просто смотрю, как Дава вылезает из машины и невольно округляю глаза.

На нём - синяя с серебряной оторочкой шапка Деда Мороза.

Следом он вытаскивает синий тяжёлый халат, расшитый мишурой, массивный посох и даже валенки.

- А валенки-то зачем? - вырывается у меня.

- А мне, по-твоему в туфлях туда идти? - он смотрит на меня поверх очков, и в его взгляде читается лёгкое раздражение. - Анис, ну это дети. Они ждут чудо, а не чудика в офисном костюме под банным халатом. Давай, помогай. Проверь, чтобы ничего не торчало.

Молча поправляю ему воротник, пальцы неуклюже дрожат. Мой мир, ещё несколько минут назад состоявший из обид на бывшего и претензий к мужикам в целом, вдруг дал трещину.

Этот человек, этот закрытый, неразговорчивый, совершенно непонятный мне Давид, крутится передо мной, поправляя широкий шелковый пояс на талии, и это сбивает все мои настройки.

- Ага, вот так, - довольно кивает он, когда я заправляю под меховой воротник ворот пиджака. - Возьми ту коробку, она полегче, а я вот эту понесу.

Охранник пропускает нас через массивные ворота, где уже стоит, перемежаясь с ноги на ногу, невысокая рыжая женщина – директор детского дома. Ее волосы убраны в высокий пучок, торчащий на макушке, как маленькая антенка. Это и фантастический, очень редкий в природе цвет волос делают женщину похожей на марсианку .

Она разговаривает с Давидом так, будто давно его знает. Что-то спрашивает, о чем-то шутит, он отвечает сдержанной улыбкой и парой общих фраз, но я не вслушиваюсь, о чем они говорят. Механически иду за Дедом Морозом и его спутницей с рыжей антенной на голове, смотрю по сторонам, мельком подмечая недоделки в ремонте, старые потертые обои, истончившуюся ковровую дорожку. Здесь, как принято говорить – бедненько, но чистенько. Наверное, женщина с Марса хорошо управляет детским домом, но средствами они не избалованы. Становится обидно, что из всех знакомых мне бизнесменов, включая бывшего мужа, один только Давид помогает таким вот домам.

И делает это по настоящему, тихо, не на показ.

В то время как другие просто тратят.

колько денег стоили все эти благотворительные вечера, в которых мы принимали участие и пустые конференции, созданные только чтобы потешить эго владельцев издательств и типографий? Да даже если взять Борю и Регину, сколько денег они тупо слили из-за своих ошибок? А ведь их можно было не тратить так бездарно, а помочь, так как помогает Давид.

Но, кажется, так не все могут. Господи, да никто так не может, ну ведь правда – никто!

- А вот здесь ремонтик закончили, - разливается медом директор детского дома, - каждый день вас мысленно благодарим, Давид Георгиевич.

- Бросьте, ерунда, - отмахивается Дава и, повернувшись ко мне, подает руку, чтобы провести в актовый зал, в котором все еще едва уловимо пахнет краской.

Здесь полно детей. Они сидят на стульях, на подоконниках и просто на полу. Когда в поле их видимости появляется Давид в костюме, зал взрывается криками, смехом, аплодисментами. Такой искренней радости я давно не слышала.

Давид поднимает руку, шум стихает и звучит какая-то новогодняя песня из советского мультфильма – ее играет милая девушка на синтезаторе. Новом, и очень дорогом на вид. Не удивлюсь, если и его тоже оплатил Давид.

Смотрю на старого приятеля и вижу его совсем по-новому.

В голове сама собой всплывает фраза Бори: «Дава постоянно молчит, потому что не хочет выглядеть глупым. Он боится показать всем свою внутреннюю пустоту». Какая чушь! Этот человек не пустой - в нем спрятана целая вселенная, только увидеть ее дано не каждому. А еще, в отличие от моего бывшего мужа, и многих, многих других мужчин, Давид растрачивает силы не на слова, а на дела.

Стою у колонны, стараясь не мешать празднику и наблюдаю. Голые, только выкрашенные стены, дешевый линолеум, скромная, застиранная одежда детей - все это говорит о жизни, которую я не знала и не понимала. Но именно здесь, в этих стенах сейчас происходит что-то настоящее.

Вот Давид подходит к самому маленькому мальчишке и легко подкидывает его в воздух. Тот визжит от восторга, обнимает Даву за шею, прижимаясь розовой щечкой к его бороде. Не из ваты, а самой настоящей. Потом они все вместе водят хоровод - Давид ловко притоптывает в валенках по кругу, а детвора счастливо визжит, когда он выходит в центр.