Галина Лифшиц - Невеста трех женихов

Ее братцу тоже все время снились боевики, и она даже улыбнулась. Надо же! Ему за жизнь свою бороться надо, а он в бреду «не тех кончает». Мальчишки – всегда мальчишки. И еще междометию неслыханному, этому его «на фиг ты», удивилась. Никогда до того не слышала, хотя много чего знала заповедного из разных слоев лексики своего любимого родного «великого и могучего» языка.

Она вскочила и босиком, в пижаме побежала на стоны: надо было как-то помогать больному человеку. Протерла пергаментное лицо салфеткой, смоченной в уксусе, стала расстегивать молнию на груди, чтобы обтереть всего: так всегда делала ей мама при высокой температуре. Парень резко вздрогнул, очнулся, глянул мутными глазами, вцепился в молнию руками – не хотел, чтобы расстегивала.

– Да не стесняйся ты, я же живот не буду, только сверху, чтобы температуру сбить, – успокоила его, как брата бы успокаивала, девушка.

И он расслабил руки, дал сделать все, что нужно.

– Мне бы таблеток каких, лекарств, – выговорил незнакомец с ярко немосковскими интонациями.

У Светки сердце сжалось от жалости. «Москва слезам не верит». Попал бедный паренек в страшную историю.

То, что плохо ему всерьез и кончится все может очень и очень плачевно, осозналось сейчас еще яснее, чем при первых минутах его пребывания под крышей ее дома.

– Давай «Скорую» вызову, – встревоженно предложила она, – они хоть скажут, чего тебе давать, укол сделают.

– Нет, – на стоне выговорил бедняга, – ты дай… лекарства, вначале которые дала.

Но Светка уже отчетливо понимала, что дело тут серьезное и аспирином не поможешь.

Больной снова начал метаться и скрежетать зубами. Иногда Светка разбирала отдельные слова:

– Подыхаю, на фиг ты, подыха-а-аю я, мамка, – невнятно и страшно выл он.

«Надо же: не «умираю», а «подыхаю»! Как они там в своей провинции о собственной жизни!» – поразилась она. И пожалела его «мамку», которая и не знает, каково ее сыночку сейчас.

– Сделаем так, – решила она, – сейчас я тебе последний раз даю аспирин с анальгином, если не поможет, будешь пить антибиотики.

Она говорила уверенно и решительно, как бабушка во времена Светкиных постоянных гнойных ангин. Гнойная ангина, гнойный аппендицит – один черт, инфекция. У нее в домашней аптечке лежала упаковка антибиотиков «широкого спектра действия» – глядишь, и тут помогут. Медицински неплохо образованная благодаря постоянному общению с врачами и большому интересу к тому, как и чем можно облегчить страдания больных людей, она даже знала, что нужно выяснить у больного, нет ли у него какой аллергии на лекарства.

Но тот, похоже, слово «аллергия» слышал в первый раз, а может, просто уже плохо понимал из-за жара.

– Ну и пусть аллергия, – отчаянно постановила испуганная врачевательница, – а то еще, правда, умрет тут у меня…

Наверное, от страха Светке вспомнилось, что с антибиотиками ей все время давали маленькие таблеточки от этой самой аллергии. И даже их название всплыло в памяти.

И еще вспомнился старый учебник в бабушкиной комнате. Учебник, по которому еще бабушкин папа учился, изданный аж в 1934 году. В.Ф. Войно-Ясенецкий. «Очерки гнойной хирургии». Книга лежала на видном месте, на письменном столе, запылилась, бедная. Света судорожно полистала желтые странички, нашла 22-ю главу «Аппендицит и перитонит». Принялась читать, от ужаса практически ничего не понимая. Ну и что она поймет, даже без всякого ужаса, если не учили ее медицине? Она прижала книгу к груди и решила просто обратиться к автору, пусть услышит ее со своей небесной высоты.

Он мог услышать. Должен был. Он же всегда приходил на помощь, пока жил среди людей. Бабушка с почтением и восторгом говорила о Валентине Феликсовиче Войно-Ясенецком, к которому приезжала в Крым в конце пятидесятых годов за благословением на хирургическую деятельность.

Дело в том, что в те безбожные страшные годы оставались люди, существование которых само по себе иначе как чудом не назовешь. Советский профессор медицины был к тому же православным епископом – разве это не чудо? В его операционной на стене висела икона, он молился перед операцией, испрашивая Божьей помощи. Он прошел через страшные мытарства, ссылки за Полярный круг, унижения, издевательства. Но епископ Лука остался епископом и врачом. После войны неожиданно получил Сталинскую премию за эту самую «Гнойную хирургию», благодаря которой удалось спасти тысячи тяжело раненных воинов. Не согнулся, не отступил.

Света хорошо помнила поразительный рассказ бабушки о том, как дискутировал епископ Лука с возглавлявшим ташкентскую ЧК латышом Петерсом во время публичного суда над его коллегой-профессором, обвиненным во «вредительстве».

Петерс, очень дурно говоривший по-русски, с издевкой вопрошал, как это «поп и профессор Ясенецкий-Войно» ночью молится, а днем людей режет.

– Я режу людей для их спасения, а во имя чего режете их вы, гражданин общественный обвинитель? – отвечал врач.

Зал аплодировал. И тогда Петерс задал свой главный вопрос:

– Как это вы верите в Бога? Разве вы его видели, своего Бога?

– Бога я действительно не видел, – отвечал епископ Лука. – Но я много оперировал на мозге и, открывая черепную коробку, никогда не видел там также и ума. И совести там тоже не находил.

С этих слов профессора Войно-Ясенецкого, часто повторяемых бабушкой, началась Светкина вера. Она знала: ум, совесть, как и Бог, невидимы. Но только они и имеют силу. Остальное – прах, дым. И этого убеждения у нее отнять не смог бы никто.

– Прошу Вас, владыко Лука, – произнесла она, прижимая к груди учебник, – помогите исцелиться моему больному.

Она верила, что епископ Лука поможет, хотя и не знала, да и откуда бы ей тогда знать, что до причисления его к лику святых остается всего год[1].

4. «Я помогу тебе выжить»

К утру стало ясно, что надо немедленно переходить к решительным действиям: жар не спадал, и даже бредить у мальчишки не было сил, он только шевелил губами беззвучно, как рыба на суше.

Светка решительно впихнула в него антибиотик с антиаллергеном. Она была уверена, что это сильная штука и поможет обязательно. Ей помогало безотказно.

Но тут она вспомнила еще одну вещь: когда ей резали аппендицит, у них в палате у девочки нагноился шов, и та тоже горела жутко, и ей этот шов лечили, мазали чем-то, промывали. Она почувствовала радость и уверенность: нашла причину.

– Давай я твой шов посмотрю, – попросила она, – может, у тебя нагноение.

Можно было и не просить: пациент лежал безвольно и был безразличен к происходящему. От его живота шел тухлый запах. Светка заставила себя отогнуть резинку спортивных штанов и ужаснулась: какое там «шов». Весь живот был изрезан вдоль и поперек. Самая страшная воспаленная борозда шла по диагонали, через пупок вниз.