Мария Беседина - Расколдованный круг

Ознакомительный фрагмент

«Мерседес» давно уже покинул черту города, и вместо залитых вечерними огнями улиц путников теперь окружали шумевшие в темноте молодой, едва пробившейся листвой подмосковные леса. Оборудованное многочисленными фонарями и светящимися дорожными знаками шоссе рассекало лесной массив словно огненная нить. То и дело попадались ярко сверкавшие разноцветными лампочками бензоколонки, придорожные рестораны... Рите внезапно подумалось, что вся ее жизнь похожа на это европеизированное шоссе, в пределах которого нет места ничему из того, что скрывается за стеной фонарей в зеленоватой, таинственно шевелящейся тьме. «Я будто героиня старой сказки, заключенная в волшебный круг, – решила Рита. – Никакая опасность не может проникнуть за его невидимую стену, но и я не могу покинуть свой уютный, но такой надоевший мирок... Да, я не Чио-Чио-Сан, в домик которой однажды постучался незнакомец... Все те, кого я знаю, тоже люди моего круга... Заколдованного круга. Мама часто вздыхает, что у меня почти нет подруг... Но девочки в институте способны говорить только о том, кто что и где купил... А Шуркину компанию я просто не переношу! Да, Надя, несмотря на все ее странности, единственный человек, с которым можно поговорить о чем-то высоком, духовном...»

На неприметном повороте, не снабженном указателем, Шерстнев свернул с основной магистрали, и машина углубилась в лес. Как и всегда, когда она здесь проезжала, Рита поражалась древним, могучим деревьям, теснившимся вдоль дороги, словно на иллюстрации к русской сказке. Так и представлялось, что вот сейчас густой подлесок раздвинется – и на дорогу выедет добрый молодец на боевом коне... И, словно подчиняясь мечтам девушки, впереди действительно заколыхались кусты. Шерстнев резко затормозил: в освещенном фарами пространстве, тревожно подрагивая хвостиком, стоял молодой олень. Рита с восторгом увидела, как красивое животное, дрожа от возбуждения и испуга, сделало несколько прыжков, прежде чем пересекло дорогу и скрылось за поднимавшейся на другой ее стороне огромной, былинной елью.

– Класс! – прокомментировала Шура. – А Матвей тут на днях зайца задавил, представляете? Ты, папка, рано затормозил!

– Что за жестокость! – укорила дочь Зоя.

– Чего? – не поняла Шура.

– А много, как я погляжу, у тебя дурости-то в голове, – вздохнул Шерстнев, трогая машину. Шура как-то странно поглядела на отца и нехорошо захихикала.

– Что это с тобой? – хмуро спросила у сестры Рита.

– Ничего...

Заасфальтированная просека уперлась в высокий забор из кованой решетки, ограждавший когда-то расстилавшийся за лесом ровный луг. Теперь здесь возвышался многоэтажный жилой комплекс, в котором и проживали Шерстневы. Это был настоящий маленький город: на верхнем, так называемом техническом этаже здания располагались солярий, теннисный корт, массажный и косметический кабинеты; застекленную крышу занимал зимний сад, в подвале размещалась прачечная. Были здесь и медкабинет для оказания неотложной помощи, и конюшня для любителей верховых прогулок, и даже небольшой магазин. На территории комплекса имелись и велотрек, и розарий, и бассейн. О таких «мелочах», как огромный подземный гараж, и говорить не приходится!

Увидев на «мерседесе» знакомые номера, сидевший в застекленной будке вооруженный охранник нажал открывающую ворота кнопку, и машина въехала в просторный, вымощенный каменными плитами двор. Не успел Шерстнев заглушить мотор, как к «мерседесу» подбежал молодой человек в униформе, в обязанности которого входило отгонять машины жильцов и их гостей в подземный гараж. Геннадий задержался, давая работнику гаража указания по поводу особого ухода, в котором, по мнению Шерстнева, нуждалась его обожаемая «коняшка», а Зоя с дочерьми поднялись по широкой, полукругом изогнутой лестнице, которая вела в вестибюль здания.

– Уже поздно, девочки, а вам ведь завтра в университет! – заметила Зоя. – Пойдемте поужинаем скорее – и баиньки.

Мельком взглянув на сестру, Рита увидела, как воровато забегали Шурины глазки; казалось, девица тяготится предложением матери. Словно подтверждая догадку старшей сестры, Шура принялась нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, а улучив момент, когда Зоя отвернулась от дочерей и обратилась к вставшей навстречу жильцам консьержке, девица засеменила прочь, норовя спрятаться за массивной колонной. Рита с горечью осознала, что ее предположения оказались неприятной истиной.

– Не можешь потерпеть, пока не вернешься в свою комнату? – негромко обратилась Рита к сестре.

– Чего еще? – буркнула та, отодвигаясь еще на несколько шагов.

– ...Я очень рада, что этот препарат помог вашей дочке, – говорила между тем Зоя, не подозревавшая, что происходит у нее за спиной.

– Спаси вас Господь, Зоя Петровна, – со слезами в голосе благодарила консьержка. – Ведь самим бы нам никогда не купить такое дорогое лекарство! Чем я только смогу вам отслужить! Требуйте чего хотите!

Возможно, покрасневшее от смущения лицо Зои могло бы показаться кому-нибудь смешным, но Рита, прекрасно знавшая причину этого стеснения, смотрела на мать с невольной гордостью и бесконечной любовью; даже неприятный инцидент с Шурой мгновенно вылетел у нее из головы.

– Да что вы, Тамара Андреевна, разве я помогла вам из корыстных побуждений? – с неподдельной обидой в голосе выговорила Зоя. – Ведь и мне довелось жить своим трудом, и, поверьте, совсем нелегким! Я-то очень хорошо понимаю, что должна испытывать мать, которая не в состоянии купить ребенку лекарство!

– И все-таки такие деньжищи... – не унималась консьержка. – Вот Наталья Павловна и за людей нас, прислугу, не считает! Поносит платьице неделю, а после лучше выбросит, чем допустит, чтобы кто-нибудь его себе взял! И ведь выбрасывает! Одно слово – из грязи в князи. Тоже ведь, наверное, успела простой жизни хлебнуть, а теперь вот деньжищи в голову-то бросились, совесть отбили...

– Ну и дисциплина! – сурово заявил неслышно подошедший сзади Шерстнев; и жена, и старшая дочь невольно вздрогнули при его появлении, а на консьержке, что называется, буквально лица не стало. – Как вы смеете обсуждать тех, кого обязаны обслуживать! – еще более сердито продолжал отец, невольно демонстрируя усвоенную за долгие годы выживания в «большом бизнесе» холодную жесткость.

– Геночка, не надо... – Стараясь смягчить ситуацию, Зоя нежно прикоснулась к руке мужа.

– Вот тебе и урок! Сколько раз я говорил – нечего нежничать с прислугой, – продолжал Шерстнев. – Мигом забываются! Завтра же сообщу о вашем поведении управляющему домом, – припечатал он напоследок обомлевшую консьержку и двинулся к лифтам.