Луиза Кин - Идеальный размер

Парень отворачивается и смотрит на угол дома, за которым несколько секунд назад скрылась блондинка с аппетитной задницей. Девица с широкими бедрами возвращается. У нее в руках чашка кофе со взбитыми сливками, рогалик с сыром и сдача. Она садится за столик, а я начинаю подсчитывать калории. Для завтрака получается слишком много. Да, не стесняет себя в еде... Я мысленно обвиняю во всем ее парня.

Девица начинает о чем-то болтать, во время разговора, вертя на безымянном пальце кольцо – золотой ободок со вставленным в него бриллиантом. Я смотрю на эту девушку и знаю то, чего она не узнает никогда. Эта девушка никогда не узнает, что всего за несколько секунд до того, как она пришла, ее парень пускал слюни, разглядывая блондинку с похожей на персик задницей. Я отворачиваюсь, потому что больше не могу смотреть на эту парочку.

Я потягиваю кофе; он до сих пор такой горячий, что обжигает язык. Я всегда заказываю черный и очень крепкий кофе. Черный и крепкий, как пакет для мусорного ведра, – это единственное верное сравнение, которое я могу придумать. В моем рационе нет места калорийным напиткам. Единственное, что мне нужно, это кофеин.

Я поднимаю голову и смотрю вверх – на неподвижные кроны деревьев, на бурые листья, которые из последних сил цепляются за ветки, зная, что их дни сочтены. Я оглядываюсь по сторонам, смотрю на тротуар – такой чистый, что даже подростки не решаются бросать на него обертки от сладостей. Мимо почти бесшумно проезжает автомобиль, а я терпеливо жду, не придет ли в голову что-нибудь важное, как случается порой в те минуты, когда человек наблюдает за окружающей жизнью.

Мне всегда казалось, что, когда сидишь в одиночестве в каком-нибудь общественном месте, на ум должны приходить удивительные мысли. Во всяком случае, так человек мог бы не стесняться, что торчит в ресторане один-одинешенек. Увы, мне в таких ситуациях обычно думается о предстоящих расходах, неоплаченных счетах, заказах на вибраторы и поздравительных открытках, которые я забыла отправить. Хотя чаще всего я вообще ни о чем не думаю, а просто читаю журнал. Как правило, «Вог».

Сегодня, однако, мне в голову все-таки приходит одна интересная мысль: вдруг в конце этой длинной голодной дороги ничего нет? Я ведь не полная дура, чтобы исключать такую возможность. Что, если в конце пути не окажется символического сундука с золотом? Что, если я так и останусь одна? Я не настолько молода, наивна или глупа, чтобы игнорировать такую вероятность.

И все-таки я эту вероятность игнорирую.

Пускай даже я и останусь одинокой, зато буду худой. Я закрываю глаза и быстро представляю, как здорово, когда рядом есть тот, кто больше и сильнее тебя, – тот, на кого можно положиться. Я притворилась бы чуть слабее, чем есть на самом деле, чуть беспомощнее. Хотя бы ненадолго. Хоть раз в жизни позволила бы кому- нибудь принять за себя решение... Я игнорирую даже тот факт, что мне всегда нравилось чувствовать себя независимой. Ну, по крайней мере я привыклабыть независимой.

Пока моя сестра и другие девчонки с нашей улицы гуляли с мальчишками, я перелистывала родительские газеты и журналы и смотрела телевизор, переключая его с канала на канал в поисках образца для подражания – женщины, которая была бы толстой и одновременно очень красивой. К сожалению, мое отрочество пришлось на восьмидесятые, когда весь западный мир охватила мода на аэробику, Оливия Ньютон-Джон пела о том, как важно быть в форме, а высокие шерстяные гетры носили не только за крутящимися дверями спортивных залов. В детстве моим любимым фильмом был «Бриолин». По воскресеньям я выскакивала из постели раньше всех, ставила в видеомагнитофон кассету с фильмом и смотрела его до тех пор, пока не просыпались родители. По выходным на их будильнике всёгда играла мелодия из этой картины. Я смотрела «Бриолин» сотни или даже тысячи раз. До сих пор наизусть помню все диалоги и повторяю слова вслед за героями всякий раз, когда фильм показывают по телевизору на Рождество или Пасху. В одной из последних сцен Сэнди – главная героиня – надевает ради своего парня черные атласные брюки – такие тесные, что их приходилось сшивать прямо на ней.

Сколько я ни пыталась, мне так и не удалось найти очень полную и одновременно очень красивую женщину. В журналах и на телевидении толстушки появлялись лишь как объект шуток и насмешек, а в кино их не было вовсе. В конце концов, я прекратила поиски и решила сама стать образцом для подражания. Я не села, стиснув зубы, на диету. Я решила, что стану толстой и одновременно красивой, а когда вырасту, буду ходить по улицам, и маленькие полненькие девочки, глядя на меня, поймут, что не все в их жизни так уж плохо. Ведь в восемь лет я тоже бродила по городу и отчаянно искала хоть какую-то надежду на лучшее.

Однако реальная жизнь – не рекламный ролик. Мне не удалось убедить себя в том, что можно быть одновременно толстой и красивой. Конечно, я изо всех сил цеплялась за эту мысль как за философию, лишь бы не садиться на диету, но толку было немного. Прошли годы. Я выросла. По утрам, стоя перед зеркалом и тщательно нанося макияж, я старалась смотреть только на свое лицо и волосы. Старалась не обращать внимания на тело, хотя никогда не забывала, что оно там, внизу, грузное и бесформенное. Я ненавидела свое тело, хотя не признавалась в этом даже себе...

Смахиваю со своих спортивных брюк крошки от диетической булочки с голубикой и слышу где-то за спиной детские крики и стремительно приближающийся топот. Я оборачиваюсь и вижу, что сзади ко мне бегут три существа – одно совсем крохотное, недавно из пеленок, другое постарше, лет трех, с копной удивительно рыжих волос, а третье – лет шести и поэтому немного серьезнее первых двух. Их мать, высокая изнуренная женщина, одета скромно, но довольно элегантно. Она лихорадочно переводит глаза от тротуара к магазинам, от магазинов к дороге, от дороги снова к тротуару, а ее длинные пальцы отчаянно пытаются удержать детские ручки, которые совсем не хотят, чтобы их держали.

Я снова поворачиваюсь к своей чашке и делаю осторожный глоток, однако кофе уже не обжигает язык. Сидя под большим ресторанным зонтиком, который защищает меня от раннего воскресного солнца, я закрываю глаза и пытаюсь вновь обрести чувство умиротворения. Сбоку кто-то отодвигает стул. Я открываю глаза и вижу, как встает парень за соседним столиком. Его счастливая в неведении подружка тоже встает, и они торопливо удаляются от детского гомона вниз по улице. Я представляю, как поднимаюсь со стула и кричу им вслед: «Эй, Широкие Бедра, не будь дурой! Ему нельзя доверять!»

Конечно, я не делаю ничего подобного. Предпочитаю не привлекать к себе внимание таким способом.