Оливия Голдсмит - Билли-талисман

— Знаешь? Знаешь что? Они все только и думают, что о ведьмах и колдунах. Проклятый Гарри Поттер! — проговорил Эллиот — и откусил огромный кусок сандвича. — И каковы же твои предписания? — спросил он, жуя и потому с трудом выдавая слова.

— Я хочу убрать колдовство и прикоснуться к его гневу и боли, — отвечала Кэйт.

— Ой вей! — воскликнул Эллиот с лучшим еврейским прононсом, какого только можно было ожидать от гея из Индианы. — И как ты себе это представляешь? Как ты сможешь лишить этого мальчика из Эндрю Кантри, когда соприкоснешься с его подлинными переживаниями? И зачем это делать в его случае? Что еще осталось у ребенка?

— О, брось, Эллиот! Затем, что все это бессмысленно, и он не должен винить себя за то, что у него ничего не получается. Ты как все. Опытный статистик. Человек, который мог бы бросить эту работу, утроил бы свое жалованье, устроившись в любой пенсионный фонд. Ты советуешь мне поощрять их колдовство?

Эллиот пожал плечами:

— Тебе не приходилось видеть, как сбываются мечты?

Кэйт отказалась от борьбы. Эллиот, выросший на Среднем Западе и стоик до мозга костей, как-то сказал ей: «Только благодаря неизведанности жизнь стоит того, чтобы прожить ее». Он часто провоцировал ее на предмет эффективности психологии. Сейчас, чтобы подразнить ее, он собирался принять вид, будто разделяет парадоксальные толкования о магии.

— Если ты надеешься затеять спор сегодня, — предупредила она, — выбрось из головы. — Затем, чтобы досадить ему, для его же блага, она добавила: — Полагаю, соленое мясо не слишком способствует поддержанию баланса твоего холестерина.

— Да ну, что значит пара сотен единиц вверх или вниз по шкале? — весело ответил он, пережевывая очередной кусок.

— Ты хочешь умереть, — сказала Кэйт.

— О-о-о! Суровые слова из уст психиатра, — он скроил насмешливую гримасу, открывая банку сока.

— Я ухожу, — сказала она, собирая какие-то записки со стола и рассовывая их в шкаф с папками. Если уйти сейчас, можно еще успеть за покупками до встречи с подругой Биной. Она достала из сумки губную помаду и зеркальце, подправила губы и широко улыбнулась, чтобы убедиться, что помада не испачкала зубы. — Увидимся за ужином.

— Куда ты направляешься?

— Любопытной Варваре на базаре нос оторвали.

— Секрет? Брось. Скажи! Что, если я закачу истерику, как Брайан? — Эллиот запустил ногу в ящик для игрушек. Затем он швырнул тряпичного медведя в сторону Кэйт. — Так ты мне расскажешь? — Плюшевый снаряд попал ей прямо в лицо. Эллиот скрючился на стуле, закрыл руками лицо и стал скороговоркой умолять: — Это был несчастный случай. Я виноват, виноват, виноват.

— Я тебе покажу «виноват»! — предупредила Кэйт. Она бросила медведя назад в Эллиота, но промахнулась.

— Ты бросаешь как девчонка, — высмеял ее Эллиот. Затем он достал другую зверушку и швырнул ее в Кэйт. — Утка! — провозгласил он, дотянувшись до следующей игрушки. Это и правда была утка, желтая и пушистая.

— Ну, держись, ты, тупой математик, — почти кричала Кэйт, схватив пушистого кролика и принявшись тузить им по голове Эллиота. Было полезно слегка выпустить пар.

— Насилие! Насилие! — кричал довольный Эллиот, отворачиваясь со стулом, чтобы защититься. — Насилие над учителем! Насилие над учителем! — продолжал он вопить.

— Заткнись, идиот! — бросила Кэйт, поспешно закрывая дверь кабинета. Она повернулась спиной к двери как раз вовремя для того, чтобы получить прямо по лицу тряпичным слоником. Она на миг оторопела, но тут же схватила несчастное животное и бросилась на Эллиота.

— Я покажу тебе насилие, сопливое хранилище холестерина, — грозила она, падая на Эллиота и продолжая колотить его игрушкой.

Эллиот отвечал ей тем же, используя надувного фламинго и плюшевую собаку. Он был гей, но отнюдь не слабак. Когда оба обессилели, то, пыхтя и смеясь, уселись вместе на большой стул — Кэйт сверху. Дверь растворилась.

— Простите, — произнес доктор Мак-Кей, однако сам он вовсе не относился к людям, способным простить что-либо. — Мне показалось, я слышал шум.

Джордж Мак-Кей, директор школы Эндрю Кантри, редкий лицемер, карьерист, был просто помешан на слежке, к тому же всегда безвкусно одет. А еще он имел обыкновение употреблять слова, которые не были в ходу в последние десятилетия.

— Шум? — переспросил Эллиот.

— Мы просто опробовали новый метод психотерапии, — выпалила Кэйт. — Надеюсь, мы вас не побеспокоили.

— Да уж, это было действительно громко, — пожаловался доктор Мак-Кей.

— Хотя я и мало знаю об этом, но ВИТ — воздушно-игрушечная терапия — как правило, сопровождается шумом, — заметил Эллиот с непроницаемым лицом, — и все же она пользуется значительным успехом в школах для одаренных детей, при умелом руководстве. Правда, для нее, возможно, требуется специальная обстановка. Я не эксперт, — добавил он, кивнув в сторону Кэйт, как бы ожидая от нее профессиональной оценки. Она же пыталась кашлем побороть приступ смеха.

— Мы сообщим о результате после трех часов, доктор Мак-Кей, — пообещала она.

— Ну, хорошо, — чопорно ответил тот и исчез так же внезапно, как и появился, затворив дверь решительным, но рассчитанным движением. Кэйт и Эллиот переглянулись, досчитали до десяти, а потом разразились хохотом, который им до того приходилось сдерживать.

— ВИТ? — захлебывалась Кэйт.

— Знаешь, гетеросексуалы любят акронимы. Вспомни про армию. Через каких-нибудь десять минут он будет искать в Интернете «воздушно-игрушечную терапию», — предсказывал Эллиот. Он поднялся и стал собирать плюшевых зверюшек. Кэйт помогла ему. Вся пикантность ситуации состояла в том, что Эллиот был тем, кто помог Кэйт получить работу, и с тех пор Джордж Мак-Кей неоднократно повторял в беседах с некоторыми учителями, что он подозревает связь между ними. Какой бы нелепой ни показалась эта идея, вид обоих, сидевших на одном стуле, не располагал к рассеиванию недоверия доктора Мак-Кея, много раз на учительских совещаниях заявлявшего о том, что он «не поощряет панибратства между профессионалами — работниками на ниве образования».

Когда Кэйт и ее «коллега по профессии» перестали смеяться, она встала, поправила блузку и убрала волосы назад, на этот раз с помощью заколки, которую отыскала в ящике стола. Эллиот стоял недвижно, глядя на стул. Наконец он издал театральный вздох.

— Черт! — сказал он. — Ты раздавила мой банан. — Он достал искалеченный фрукт из своего пакета, который пострадал во время баталии.

Кэйт обернулась и, приняв позу роковой женщины, произнесла: