Елена Рахманова - Женское счастье

Ознакомительный фрагмент

– Я жить хочу… по-человечески, а не заглядывать им в глаза и не угадывать их желания, – упрямо мотнув головой, сообщила Татьяна и, подперев щеку рукой, зарыдала.

Не разобрав толком, что к чему, подруги тем не менее тут же к ней присоединились. Слезы потекли в три ручья, принося облегчение и снимая внутреннее напряжение, хотя, казалось, еще несколько минут назад ничто не предвещало такой общей смены настроения. Хватило одного-единственного замечания…

Нет, их точно что-то объединяло, и не только общее школьное прошлое. Понимание пришло, когда кончились слезы: их жизнь не задалась, хотя внешне все было распрекрасно. И толчком к исповедальному разговору опять стали слова Татьяны, произнесенные горестным тоном и сопровождаемые отнюдь не великосветским шмыганьем носом:

– Мама, сын… да, у них все хорошо, а меня хоть кто-нибудь спросил, чего мне хочется? Неужели создавать условия для их безбедного существования – это то, для чего я родилась на свет, а, я вас спрашиваю?

Оказалось, что это вопрос, на который всем троим хотелось бы знать ответ.

– Думаешь, мне лучше, – неожиданно призналась Людмила и тяжело вздохнула. – Мне Володька изменяет, с секретаршей.

– Да ты что? – в один голос не воскликнули, а потрясенно выдохнули ее слушательницы.

Брак Людмилы все считали идеальным, да и как могло быть иначе. Трудолюбивый, симпатичный Володя – исполнительный директор одного научно-исследовательского института, вписавшегося в изменившиеся лет двадцать назад условия существования, – любил свой уютный хлебосольный дом и все тащил в норку, а не наоборот. Людмила – бухгалтер созданной при институте фирмы – была женой, матерью и хозяйкой, каких поискать. Зятя они приняли как родного сына и не раз струнили дочь Анюту, которая решительным характером пошла в мать. И вдруг такое признание!

– Не может быть, – покачала головой Ирина. – Володя тебя холит и лелеет. Он…

– Выходит, не меня одну, – прервала ее Людмила и надкусила отложенный было бутерброд.

– А ты твердо знаешь? Может, это все твои домыслы? – спросила сердобольная Татьяна, тут же перестав жалеть себя и переключившись на подругу. – Никогда бы не подумала…

– Вот и я не думала, пока из их институтской бухгалтерии не позвонили и не сказали…

– Так прямо и заявили? – удивилась Ирина.

– Нет, что ты! Просто «по-дружески» намекнули, что Володька не один допоздна засиживается на работе, а со своим офис-менеджером…

– А это кто такой? – не поняла слегка отставшая от современной жизни Татьяна.

– Не такой, а такая, – объяснила Людмила. – Это секретаршу так теперь принято называть. А функции у нее те же, что и прежде. Одним словом, секретутка.

– Ты ее хоть видела? Может, страхолюдина, каких свет не видывал, и с твоим благоверным у них чисто служебные отношения? – предположила приятельница.

Людмила вздохнула:

– В том-то и дело, что видела. На голову выше Володьки, так что может лицезреть его лысину во всей красе. Ножищи бесконечные и вся из себя как на картинке из модного журнала. Не говорит, а поет, не ходит, а плывет…

– А ты с мужем поговорить пробовала? – спросила Ирина, выдержав сочувственную паузу.

Людмила кивнула:

– Пробовала, не в открытую, конечно, чтобы в случае чего себя дурой не выставить. А он смотрит на меня и вроде бы не понимает, о чем это я талдычу. Вот и не знаю, что делать: то ли послать все к черту и развестись, то ли потерпеть еще немного.

Ее подруги приумолкли, ища ответ на такой непростой вопрос. Но тут Людмила продолжила:

– Я бы развелась, но как Анюте объяснить почему, ведь не поверит. Она же в папулечке души не чает. Да и были бы они рядом, все проще, а так жди, когда в отпуск приедут… Господи, ну кому нужна эта чертова заграница? – воскликнула она. – Внуков своих увидела только на фотографиях, а я их на руках подержать хочу, и не только когда их родители в отпуск приедут!

Ирина задумалась. По сравнению с проблемами Людмилы и Татьяны у нее все вроде бы складывалось неплохо. Однако выглядеть благополучной было как-то неловко из-за несчастных подруг. К тому же ее жизнь все больше напоминала существование, не приносящее душевной радости и внутреннего удовлетворения.

– Ох, девочки, чем-то мы все судьбу прогневили, – произнесла Ирина и мгновенно прониклась сочувствием к самой себе.

Подруги тут же выжидательно уставились на нее, словно действительно пришла ее очередь для откровенного признания.

– Даже не знаю, с чего начать, – честно сказала Ирина. – Вроде бы у меня на первый взгляд все хорошо. Ниночка вполне самостоятельная, живет отдельно, зарабатывает неплохо. С Димасиком со своим ладит. Как только Сева заболел, я тут же уволилась и работаю дома. Когда хочу – встаю, когда хочу – ложусь…

Все знали, что Иркин муж, известный тележурналист, был на семнадцать лет ее старше и, по состоянию здоровья лишившись возможности заниматься любимым делом, впал во вполне оправданную депрессию и теперь в семье был на положении любимого всеми балуемого малыша.

– А на самом деле бегаю как соленый заяц по редакциям, пристраивая иллюстрации. Я же вижу, что мои на порядок лучше, но у них там свои взаимоотношения: кто-то кому-то что-то должен, кто-то троюродный племянник начальника производственной части и тому подобное… Эх, – Ирина вздохнула, – и ведь поплакаться в жилетку некому: у всех свои проблемы, всем хуже, чем мне.

– Ну, у тебя же Нинуля такая заботливая, – встряла Татьяна.

– Заботливая… в точно отведенное для этого время. А в остальное решает проблемы прямо-таки государственного масштаба, не подступись…

Теперь тяжело вздохнули все трое.

– И что самое обидное: стараюсь, чтобы и в доме было уютно, и лишних денег не истратить. Так они над моим рукоделием смеются.

Если и похвалят, то задним числом. Я что, виновата, что каждую тряпочку, каждую железку могу к делу пристроить, а? Мне же так нравится из ничего сделать конфетку…

Подруги словно по команде подняли взгляд на абажур – пышный, как кринолин, изящный, как фата невесты.

– Но никто моих стараний всерьез не принимает. Я чувствую себя отжившей свой век, нелепой старухой, которая хочет любой ценой привлечь к себе их внимание. Клюшкой, как называет меня иногда в шутку Нинка.

– Да ты что? – не поверила Татьяна. – Так прямо и называет? Да меня мама за такое со свету сжила бы или сама слегла бы с сердечным приступом!

Татьянина мама Полина Денисовна по виду была старушка божий одуванчик. Не больше полутора метров росточку, с пучочком на затылке, никогда в халате и непременно на улице в шляпке. Даже летом. Ходила она мелкими шажочками, громко не разговаривала, предложения строила правильно и ругательных слов, упаси господи, не употребляла. Однако ее упрямству и непреклонности мог бы позавидовать любой старшина стройбата. Достаточно было строгого взгляда из-под сведенных вместе бровок, как тут же хотелось встать по стойке «смирно» или, подобострастно согнувшись, спросить: «Чего изволите, сударыня?»