Вера в сказке про любовь - Евгения Чепенко

— А она мне не нужна, — точно так же ответствовал бритый. — У меня своя.

— А тортику принести? — закричала с кухни мама.

— Да! — получилось у нас с Рудольфом одновременно.

— Пенсионер? — задала я новый наводящий вопрос.

— Трудоголик.

— Зарплата?

— Регулярно, — не растерялся дяденька, окончательно меня покорив.

— Вредные привычки? — я расслабленно откинулась на спинку дивана, демонстрируя тотальное благодушие.

— Доху… Полно.

Поправка вышла очаровательнейшей.

— А вот и чаёк, — запричитала мама, несясь с подносом с кухни так, словно собиралась выиграть соревнования по международному домохозяйскому биатлону.

Видимо, наше с Рудольфом перешептывание не производило впечатления мирного диалога. Напрасно. Мы подружились.

— Мам, торт чудесный, как обычно, — закинула я дров в прогорающий костер материнской нежности.

Родительница заулыбалась и почему-то потянулась обнимать что-то у Альбертовича под столом. Нет бы дочку обнять, а она части тела мужика чужого. Я улыбнулась матери в ответ и запихнула в рот кусочек растолстина побольше, чтоб жевалось подольше. Говорить расхотелось вообще. Хотелось завалиться на свою одинокую девичью кровать, потискать ободранного, протестующего, стремящегося к весенне-летнему загулу Пофига и похлюпать под «Аватар», завывая вместе с Леоной «I see you».

— Ну что, — многообещающе произнес лысый. — Завтра вечерком познакомлю со Светом.

Я непонимающе уставилась на великого инноватора и только мгновение спустя сообразила, что Свет — это имя. Назвал дяденька сына, ничего не скажешь. Такой же лысый бугай? Или в маму пошел? Вот, кстати… Я открыла рот и вовремя его закрыла. Все же нетактично спрашивать, где мама Света, мало ли, какую рану могу зацепить. Тоже не дело.

— Как у него на работе? Повышение дали? — заинтересовалась родительница чужим ребенком, отчего родной ребенок получил незабываемый прилив обиды и забил себе в рот кусок торта еще больших размеров, нежели предыдущий.

Рудольф увлеченно понаблюдал за процессом, сочтя его, очевидно, чем-то сродни фокуса, и обернулся к возлюбленной.

— Да, все отлично.

— Они с сыном программисты, — гордо произнесла мама, глядя мне в глаза.

— М-м-м, — протянула псевдовосхищенно я. Круть.

— Я слышал, Вер, вы писатель? — поддержал светскую беседу Альбертович.

— Угум-гум, — кивнула «писатель».

— Романы про любовь пишет. Библиотекарь. — Не добавила родительница дочери крутости в глазах чужого дяди.

Впрочем, если верить выражению глаз дяди, он это все уже слышал не один раз и даже выучил названия пары-тройки творений.

— Я прочитал «Библиотекарь для темного демона. Крещение любовью». Неплохо.

От неожиданности я открыла рот и вытаращилась на смертника. Он правда любовный роман прочел? Никто ж из родных-близких не читал. Зачем он это так со мной? Там же секс есть… Мне как-то резко поплохело.

— А вторую книгу не начинал еще? — заинтересовалась мама.

— Времени пока не было, но купил.

Я икнула. Организм испытал острый недостаток текилы в крови. Или виски. Лучше виски. Спас меня от жесточайшей пытки телефон Альбертовича, потребовавший немедленного внимания к звонящему. Ухватив удачу за хвост, я бегом собрала манатки, распрощалась с влюбленной парой и ретировалась домой, подальше от своей писательской славы.

…

— И ты что?

— Сбежала, — повторила я недовольно Карине.

Подруга шумно выдохнула в трубку, то ли смех ее разбирал, то ли душил кашель — черт разберет.

— Готовься, Верунчик. Будет ржачно. Он вокруг сына бетонный забор возведет, особенно после той пикантной сцены в парке под деревом.

— Ой, я-а-а, — простонала я, закрыв глаза ладонью.

К состоянию «поплохело», так и не покинувшему мое грешное тело, добавилось «померла со стыда». Вспоминать, что там мог вычитать мамкин ухажер, из жалости к себе самой не стала, и надо же было додуматься мне по приходу позвонить за утешением Карине.

— Да, ладно, хорошая сцена. Подробная.

— Молчи, — предупредила я следующий краткий и точный эпитет в адрес своих излияний. — Вот если б это ты написала, а прочитала мама Жоржа…

— Не пугай, у меня сердце слабое, — пробормотала подруга, сдерживая смех.

— Ха-ха.

— Серьезно, — перешла на нормальный диалог Карина. — Тебе не все ли равно, что там прочел и чего не прочел родительский хахаль? На святую деву ты не похожа, монашкой не представлялась, на великую культурную ценность не претендуешь. Любовный роман, он и в Африке любовный роман, в какую фольгу его ни оберни. Регенты, англичане, шейхи, опекуны, полицейские, эльфы, пираты, вампиры — один хрен, сюжет не меняется. Есть она, есть он и есть тыдыщ, то бишь любовь. Женщинам ж антураж — для эстетики восприятия, главным всегда и везде остается пресловутый Тыдыщ. У кого-то Тыдыщ целомудренный и чистый, как роса поутру, у кого-то стерильный, как наволочка в больнице, бывает грязный коврик у порога, или симбиоз Камасутры со справочником по анатомии. Еще медленный эстонский Ты-ы-ы-ыдыщ, когда трехтомник венчает первый скромный поцелуй. И не забудь сверхзвуковой Тыдыщ, когда в четвертом абзаце первой главы его естество входит в…

— Ты увлеклась, — перебила я Карину.

— Я увлеклась, — не прерываясь и не меняя интонации, согласилась она. — Короче, пофиг.

— Пофиг гуляет.

— А Хуан? — вписалась в поворот диалога Карина.

— Не знаю. Я про него забыла.

— Ну, так иди глянь. Не отлынивай. Давай, давай, — нетерпеливо подстегивала она, пока я разувалась и шла на кухню.

Взяв с холодильника «зюкзюк», я направила оружие массового наблюдения на темные соседские окна.

— Мальчик гуляет, — резюмировала я в трубку и вернула бинокль на место.

— С кем?

— Не знаю.

— А-а, — разочаровалась Карина, — гуляет, в смысле, вне дома. Печально. Чего наденешь? — вернулась она к прежней теме.

— Носки, — я как раз направилась за ними в комнату.

— Будешь очаровывать Света носками? Чудное имя, кстати.

— Политкорректная стала, да? Женское оно… Имя.

— А вот здесь, дорогая моя, ты придираешься уже. В оригинале там что-то русское, красивое. Пересвет, например. Или… Не помню, чего там еще на «свет» заканчивается у славян, но это точно будет мужественно.

— Главное, чтоб вся мужественность в имя не ушла.

В трубке послышалась возня и приглушенные голоса. Карина тихо взвизгнула и неприлично