Развод. Ты меня предал (СИ) - Арская Арина

Мой муж изменял мне с моей подругой.

И она теперь ждет ребенка.

Близкие и любимые предали, а обещали совсем иного.

Черная тень за спиной вот-вот меня поглотит, и я задохнусь в ужасе и отчаянии.

— Ада.

Я вздрагиваю и медленно отставляю графин. Под моими ногами растеклась холодная лужа. Тонкие колготки промокли.

— Ади, — я слышу голос Матвея словно сквозь толстое ватное одеяло. — Она лживая гадина.

Глава 4. Нет, не позволю...

Я помню наш первый поцелуй, помню его смущение, когда он признавался мне в любви и как покраснели его уши.

Я помню нашу первую неловкую, но сладкую близость. Я помню, как он кричал от радости в ночное небо, раскинув руки, когда я шепнула, что беременна, а затем подхватил на руки и кружил, вглядываясь в мое лицо.

Я помню его лицо и удивленно влюбленные глаза, когда ему вручили в руки Лилю.

Я помню, как душил меня в объятиях, когда Лиля сказала “папа”.

Матвей меня любил. Любил, я знаю это. Он не притворялся.

— Ада…

От того мальчишки ничего не осталось. Он возмужал и заматерел. Он стал мужчиной, и этот мужчина мне изменил.

Тот мальчишка бы так не поступил. Он был очарован мной, одержим и никого для него, кроме меня, не существовало.

Когда все поменялось? Когда я перестала быть для него единственной женщиной? Когда его внимание рассеялось и зацепилось за Ию, которая всегда мечтательно вздыхала: “Тебе так повезло с Матвеем”?

— Она лжет.

— Нет, — сипло отзываюсь я. — Не лжет. Ты с ней спал, и она ждет от тебя ребенка.

По лицу Макара пробегает тень. Опускает лицо, медленно вдыхает через нос и выдыхает через крепко сжатые зубы. Поднимает глаза.

— Да! Черт возьми! — голос Матвея вибрирует гневом. — Я спал с ней! Но мы предохранялись!

Закусываю губы и задерживаю дыхание, чтобы не сорваться в истерику.

— И у нее бесплодие, — в черной злобе шипит Матвей. — Она лжет, Ада.

— Даже если беременность под вопросом, — шепчу я, — то это не отменяет того, что ты мою подругу… Боже… — накрываю лицо рукой и отворачиваюсь. — Я не хочу ничего больше слышать. Вы оба омерзительны.

— У нас с тобой, дочь, Ада, — делает шаг ко мне. — Подумай о ней.

— Что же ты не подумал о дочери? — отступаю к окну. — Не прячься, милый, за тринадцатилетней девочкой. Это низко.

Разворачивается и молча бьет кулаком по стене.

Один.

Два.

Три.

На кафеле тонкие трещины и следы крови. Матвей встряхивает рукой и вновь смотрит на меня исподлобья.

— Она не разрушит нашу семью.

— А на себя ты не берешь ответственность? Так, что ли? — усмехаюсь я. — Вы вдвоем разрушили наш брак. Вдвоем, Матвей. Ты и она.

Каждое слово мне дается с трудом. Я хочу кричать, бить посуду, швыряться столовыми приборами и визжать “За что?!”, но все это — бессмысленно.

— Это конец, Матвей.

— Вот так просто? — вскидывает бровь.

— Да, — коротко смеюсь, всплеснув руками. — А ты чего ждал?

Молчит и дышит через нос, крепко сжав челюсти.

— У тебя будет ребенок, — опираюсь о стол рукой и опускаю лицо. — Может, как ты и хотел, мальчик родится. — усмехаюсь. — Что же ты наделал…

— Ада…

— Проваливай, — поднимаю взгляд. — Я думаю, Ия тебя ждет. С нами все ясно, Матвей. И тут нечего обсуждать. Мне совершенно неважно, почему ты так поступил.

— Я тебя не оставлю, — отвечает с явной угрозой. — Ты моя жена, у нас дочь…

— И что скажет твоя дочь, когда узнает, что любимый папа изменил маме ее подругой? — недобро щурюсь.

— А ей об этом и не надо знать.

— Да? — смеюсь на грани истерики. — Ты ведь вроде умный мужик, Матвей, а сейчас прикидываешься круглым идиотом. Ты мне предлагаешь сейчас заткнуться, сделать вид, что ничего не произошло и дальше жить с тобой? — я все же срываюсь на крик. — Ты, мать твою, нормальный?! Ау! Всё! Матвей! Всё! Это финиш! У нашей Ии есть теперь шанс прибрать к рукам идеального мужа и стать счастливой! Как она того и хотела! Дело за малым! За разводом!

После слова “развод” у меня желудок схватывает острой режущей болью. На секунду в глазах темнеет, и отворачиваюсь от Матвея.

— Я тебе не дам развод.

— У тебя нет таких возможностей, чтобы мне не дать развод, — шепчу я. — Да, затянуть процесс ты в силах, но итог будет один.

— Ты учительница младших классов…

— Я не боюсь быть разведенкой. Сколько нас таких? Тысячи, — желудок опять схватывает спазм боли. — Хватит, Матвей. Мы взрослые люди, и должны нести ответственность за наши поступки. И нам нечего спасать в нашем браке. Ты меня разлюбил, раз потащил в койку другую женщину.

Оглядываюсь:

— Будь честен с самим собой. Мой Матвей, который любил, на других женщин не смотрел.

— Ты останешься со мной.

— Нет. Только если на цепь не посадишь, — качаю головой. — Я не запятнаю свою любовь к тебе тем, что приму эту грязь. Вот такая я, Матвей. И ты об этом знал, когда решил покувыркаться с Ией.

— Наша с ней связь была…

— Случайной?

Сжимает и массирует переносицу.

— Ты сам понимаешь, что бы ты сейчас ни сказал, все будет звучать тупыми оправданиями, которые ничего не исправят. Ничего.

Бледный. На щеках играют желваки. Крылья носа вздрагивают в гневе. Был моим. Был моим любимым. Моей стеной, моей опорой, моей жизнью.

— Я не люблю ее, Ада, — хрипло отзывается он. — И не хотел…

— Все это неважно.

— Ради дочери…

— Она взрослая девочка, — едва слышно шепчу я. — Жизнь бывает жестокой. Этот урок она должна усвоить. Невероятно грустно, что этот урок преподаст ее отец.

— Она не должна всего этого знать.

— Она все узнает и поймет, когда у нее родится братик или сестричка, — слабо улыбаюсь я. — А теперь извини, мне надо привести себя в порядок.

Иду на носочках по холодной луже, и по ногам поднимает озноб. Матвей молча отступает в сторону, но затем хватает меня за запястье и сжимает его.

— Пусти, — поворачиваю к нему лицо.

— Нет, — глухо рычит он, вглядываясь в мои глаза. — Не позволю…

Глава 5. Все плохо?

— Нет! Матвей! Нет! Пусти!

За одно мгновение озверевший, он валит меня на пол. Игнорирует мои укусы и крики. Он ничего не слышит и не видит. Глаза пустые.

— Матвей!

Мне с ним ничего не сделать. С треском рвет блузку. И мне так страшно, как никогда. Этот ужас вспарывает мышцы и раздирает сознание когтями.

Где мой ласковый муж, рядом с которым я чувствовала себя всегда в безопасности? Почему он не слышит мои истошные вопли?

— Матвей!

Рывком заводит мои руки за голову и до хруста сжимает запястья. Замирает, вглядываясь в глаза. Сквозь черную злобу и возбуждение пробивается искра испуга и недоумения.

— Остановись, — шепчу я. — Прошу…Остановись… Матвей…

Его хватка на моих запястьях слабеет. Судорожно выдыхает, отстраняется и садится у стены, опершись локтями о колени и накрыв ладонями лицо:

— Прости.

Мне хватает сил лишь на то, чтобы перевернуться на бок к Матвею спиной. Прикрываю грудь разорванной блузкой и смотрю немигающим взглядом на перламутровую пуговицу, что лежит от меня в сантиметрах двадцати.

— Ади…

И меня накрывает. Я захлебываюсь в слезах и вою, прижав ладони к груди. Я потеряла мужа и его любовь. Меня освежевали, выпотрошили, вырвали кости с позвоночником.

Я хочу возненавидеть Матвея, но ненависть, в которой я могла бы найти спасение и которая бы стерла из памяти счастливые моменты, не приходит. И оттого сейчас так больно. Измена лишила меня крепкой семьи, защиты и радости.

Измена хуже смерти. После смерти тебя ждет забвение, в котором не надо собирать себя ко кровавым кускам, бояться за дочь, которую может раздавить наш развод.

Лиля любит отца, и он был хорошим папой, который прошел со мной сложный путь ее младенчества без единой претензии. И мне иногда казалось, что их связь “папа-дочь” сильнее и глубже чем наша.

Конечно, она меня любит, но с Матвеем была еще какая-то особая нить, что их связывала. И она будет разорвана. Мое материнское сердце предчувствует беду. Она затаилась в углу черной липкой гадиной и готовится к прыжку.