Вероника Мелан - Аарон

Ознакомительный фрагмент

— Поцелуй меня.

Она едва не задохнулась — от возмущения и от того, что, повязанный декоративным узлом шарф, моментально затянулся вокруг шеи удавкой. С места, однако, не двинулась.

— Не дождешься.

Джокер потянул сильнее.

— Поцелуй.

— Отвянь. Мы даже не знакомы.

— Уже знакомы. Ведь ты пришла?

— И что? Хотела на тебя посмотреть.

— Посмотрела? Нравлюсь? А теперь поцелуй.

Он так и стоял в наклон над столом, не обращая внимания на тот факт, что сбоку деликатно кашлянул подошедший официант.

— Не нравишься, — едко отрезала Райна, вырвала из чужих рук шарф, отклонилась назад и ослабила затянутый до дискомфорта узел.

— А ты настырная, — удовлетворенно кивнули с противоположной стороны стола, — тем лучше. Из настырных получаются хорошие «нижние» — их интересно ломать.

«Больной», — подумалось ей. Правильно подумалось, исключительно верно. Вот только сбежать она так и не сбежала — вместо этого зачем‑то согласилась на сладкое.

Десерт он заказал на свой вкус — она не запомнила, какой, потому что не попробовала его. Не запомнила толком и того, о чем говорили, — все не оставляла попыток понять, кто перед ней находится — адекватная личность или псих? Иногда Джокер вел себя адекватно: что‑то говорил про работу, про то, что хочет, чтобы кто‑нибудь написал о нем книгу — ведь, мол, жизнь у него крайне насыщенная и интересная, — с бахвальством заявлял, что занимается строительством. Чего — домов? Промышленных объектов? Вникать не хотелось. Вместо этого кружили мысли о другом — как бы им разойтись сразу же у выхода из кафе? Как сделать так, чтобы не провожал? Как избавиться от того, с кем не стоило и встречаться?

А на фоне все вилась странная и нелогичная мысль о том, что он ей нравится.

Чем‑то все же нравится.

Парадокс.

Избавиться не удалось.

Ее не спросили — желает ли она, чтобы провожали, — на выходе сразу указали на машину — великолепную белую «Лунди» — машину за несколько миллионов долларов.

Ого.

— Там для тебя сюрприз.

Сюрпризов не хотелось.

— Садись. Довезу до дома.

Кошмары сбывались. Нельзя, чтобы он поднялся с ней на этаж, нельзя, чтобы вошел в квартиру — вообще ничего нельзя.

А на заднем сиденье нашелся самый красивый букет из роз, какой она только видела, — штук пятьдесят в связке — не меньше.

— Это тебе.

Такой стоит пару сотен баксов. Он просто швыряется деньгами, — мысль не прельстила, а отпугнула.

Стоило сесть в салон и пристегнуться, как ожил динамик, — звук тяжелого ритмичного металла оказался кристально чистым, приятным для ушей, несмотря на то, что «тяжеляк» она никогда не слушала. Да и жанр этот удивительным образом подходил, как красавице — машине, так и странному водителю.

— К тебе?

— Я бы… дошла пешком.

— Значит, к тебе.

Захлопнулась дверца, педаль газа моментально ушла в пол, и Лунди набрала скорость так плавно и быстро, что Райна против воли едва не испытала оргазм.

В подъезде случилось то, чего она боялась больше всего. После «прощального» поцелуя на первом этаже у лифта он попытался поставить ее на колени и расстегнуть ширинку.

— Соси.

— Пошел к черту!

— Соси, говорю.

— Отвали от меня! Отпусти!

Слышалась возня, хрипы, треск одежды — ей пытались насильно расстегнуть пиджак, чтобы добраться до груди.

— Убери от меня руки!

Наружу выскользнул вставший член — Джокер все еще не оставлял попыток заставить ее сесть на корточки.

— Тебе же этого хочется, давай, не сопротивляйся… Ты — шлюха. Моя шлюха.

— Я не твоя шлюха и никогда ей не стану. Больной… Урод моральный!

— Грязная на язык шлюха — чем грязнее язык, тем качественнее будешь сосать…

— Отвали!

Она ударила его букетом по лицу — попала по щеке и шее шипами; на немытый, заляпанный отпечатками мокрых подошв пол посыпались бордовые лепестки. За секунду под ними образовался цветочный ковер; в запах сырости, жарящихся котлет и мочи вплелся тонкий и нежный розовый аромат.

Прежде чем ее отпустили, она не подчинилась приказу встать на колени еще трижды.

— Настырная.

Теперь тип в очках был сдержанно зол, но неуловимо доволен.

— Ладно, мне надо на работу. Но ты не думай, мы не закончили — только начали.

Когда он уходил, Райна не думала — она стояла и смотрела вслед выходящему из подъезда человеку, держа в руке остатки букета — на половине стеблей отсутствовали бутоны.

Одновременно с взревевшим снаружи мотором Лунди, раскрылись двери лифта — с соседкой с четвертого поздоровался мистер Гирбен. Бросил удивленный взгляд на нее, на кровавый от обилия лепестков пол и торопливо сбежал вниз по ступенькам.

Глава 2

Воспоминания со временем не поблекли и не выцвели.

Марго. Давно уже Марго. Не Райна. Вдох, выдох, вдох, выдох — успокаивайся, сердце.

Черные густые волосы шелком струились сквозь тонкие пальцы — из зеркала укоризненно смотрели печальные темные глаза.

Если их обрить, то отрастут быстро.

Она стала монстром — как, когда? Тогда, когда заполучила на теле уродливые шрамы? Когда Джокер исковеркал ей душу? Когда поняла, что Аарона уже не найти?

Да даже если найдет — что с того? Кому она такая нужна — вся сшитая, скроенная и перекроенная врачами? Что она сможет предложить ему — мужчине своей мечты, — если больше не способна по — женски нормально принять мужчину? Как быть с рубцами на промежности, как быть с исполосовавшим грудь швом, выглядящим уродливо даже после заживления?

Уродка. Мутант. Более не женщина. Красивое лицо и отвратное тело — тьфу!

Зачем кого‑то искать, если такую, как она, никто и никогда не сможет полюбить?

«Важна не внешность — важна душа». Бред! Кто сказал этот бред? Наверное, изначально слепая и толстая женщина — философ, но никак не нормальный здоровый мужчина, который любит глазами, а потом уже и всем остальным…

Марго скривилась и отошла от зеркала.

Она ненавидела собственное отражение — не лицо, но все, что скрывалось ниже, под одеждой.

Выпивка и месть — какое‑то время они казались спасением. Налить в бокал вина или чего покрепче, пригласить в дом первого попавшегося гостя и… унизить его. Да — да, унизить, как до того унижали ее. Заставить поползать по дому голышом, попросить обмазать кремом, а после поласкать свои липкие муди, поблеять по — козлинному, поработать креслом, держателем пепельницы, статуей у двери, рабом — официантом, голым «прислужкой — побегушкой».

Нет, она не стала такой, как Джокер (хотя, стоило бы), — никогда никого не связывала, не причиняла боли сталью, не била плетьми, ни на кого не мочилась сверху — не могла себя заставить перешагнуть невидимую черту.