Вероника Кузнецова - Робин

— После обеда, — отозвалась леди Кэтрин, встревоженная рассеянным видом младшего сына.

— Значит, мы успеем с тобой позаниматься, Робин, — заключил отец Уинкл, будто это была сейчас главная проблема.

Отец болезненно вскинул голову и сразу же отвёл глаза от аскетического лица священника.

Я ничего не понимал, хотя ясно было, что моему отцу приходилось бороться с мистером Эдвардом, а это не было для меня неожиданностью благодаря случайно подслушанному разговору, и с отцом Уинклом, избравшим непонятную тактику, каким-то образом вовлекающую в боевые действия и меня, причём так невинно, что я не мог не только выйти из игры, но и чего-либо осмыслить.

— Чарли… — начал мистер Эдвард.

— Меня до обеда не будет, — торопливо прервал его отец. — Я тороплюсь. На всякий случай, не ждите и к обеду.

Похоже, он спасался бегством от общения с братом.

Леди Кэтрин молча переводила недоумевающий взгляд с одного лица на другое.

— Но ты ведь вернёшься к приезду гостей, Чарли? — беспомощно спросила она.

— Конечно, мама.

Отец галантно поцеловал старой даме руку и быстро вышел, даже не взглянув на меня, как будто я был в чём-то виноват.

— Отец Уинкл, уделите мне полчаса своего времени, — попросила леди Кэтрин расслабленным голосом.

— К вашим услугам, миледи, — откликнулся священник и повернулся ко мне. — Можешь погулять, дитя моё, а потом я тебя позову.

Не нравилась мне обстановка в доме, очень не нравилась, однако посоветоваться мне было не с кем, да и жизнь у меня была такой, что я не привык делиться с окружающими своими сомнениями, поэтому мне не оставалось ничего другого, как последовать разрешению отца Уинкла, в котором, вроде бы, не таилось ничего враждебного для моего отца. Последнее впечатление, которое я вынес из столовой был задумчивый и печальный взгляд мистера Эдварда, обращённый на меня, но меня не видевший.

На лестнице я увидел двух женщин, мать и дочь, занимавшихся уборкой. Я знал, что они приходят раз в неделю для особо тщательного мытья полов, а в остальные дни занимаются утренней поверхностной уборкой. Сегодня они готовили дом к приёму гостей и можно было залюбоваться их энергичными движениями. Старшая, миссис Тишер, была некрасивой женщиной с плоским, невыразительным и туповатым лицом, блеклыми глазами, кажущимися ещё бесцветнее в сочетании с серыми от седины волосами. Дочь, мисс Эмма, была бы точной копией матери, если бы не светлые волосы и быстрые глаза, имеющие чрезвычайно хитрое выражение. Я видел такие глаза только у сумасшедших, тешущихся какой-то тайной мыслью и скрывающих её от всего мира. Однако дело своё они знали хорошо и в быстроте, с какой они орудовали тряпками и щётками, с ними не смогла бы потягаться даже миссис Хадсон.

Мне не хотелось мешать честным труженикам, поэтому я не пошёл по свежевымытым, блестящим от воды ступенькам, с которых сняли ковёр, а сел на перила и с ветерком съехал вниз. Миссис Тишер проводила меня очень недобрым взглядом и что-то буркнула своей дочери, но мне до их разговоров дела было мало.

Мимо кухни я прошёл благополучно, потому что миссис Джонсон, у которой была добрая душа, злой язык и тяжёлая рука, оказалась занята воспитанием поварёнка. Она лупила его, и звонкие звуки пощёчин разлетались далеко за пределы места экзекуции. Сэм вопил, что он «этого» не хотел, а добрая душа, затруднённо дыша и громко отдуваясь, приговаривала, что она ему ещё покажет, какой он достойный объект для благотворительности, ангел и тихоня. Что-то мне показалось знакомым в её выкриках, но задерживаться я не мог, чтобы не привлечь внимания и к своей особе. После жестоких побоев отца я ни от кого не намерен был терпеть подобное к себе отношение. И зря Сэм вопил, словно его режут, потому что хлопки женской раскрытой ладонью ни в какое сравнение не шли с тяжёлыми ударами мощного мужского кулака, а ведь я никогда не плакал и не кричал, если попадался пьяному отцу в лапы и расплачивался за свою неосторожность. Впрочем, на меня всегда неприятно действовали подобные сцены, и я поскорее прошёл к чёрному ходу и почти обрадовался, когда встретил мистера Брауна, шедшего мне навстречу.

— Доброе утро, — вежливо поздоровался я.

— А, Робин! — приветливо, но с достоинством откликнулся дворецкий, окинув меня внимательным взглядом. — Собираешься прогуляться? Торопись, потому что погода меняется. Похоже, скоро пойдёт дождь.

— Мистер Браун, там кухарка бьёт Сэма, — сказал я.

— Бьёт Сэма? — переспросил дворецкий и покачал головой. — Я сейчас с этим разберусь.

Не моё было дело выручать поварёнка, и в чужие конфликты мне не хотелось вмешиваться, однако у меня стало легче на душе, когда я направил на помощь своему врагу такую внушительную и авторитетную силу.

Уверенный, что в кухне сразу же воцарятся тишина и покой, а миссис Джонсон, может быть, получит выговор, я вышел во двор и поздоровался с четвероногим приятелем.

— Робин, собаку не выпускай, — предупредил меня мистер Вениамин из-за решётки. — Сегодня много народу.

— Ладно, — откликнулся я. — Доброе утро, мистер Вениамин. Что вы делаете?

По-моему, садовник не обрадовался моему интересу к его работе, и я догадывался, почему, но он мог не бояться расспросов про убийства, так как сейчас меня больше занимала общая атмосфера в доме и заботы моего отца, а не давние события.

Калитка в решётке была открыта, но мне показалось унизительным пройти через неё, как немощному старику, если я легко мог перемахнуть через верх ограды. Садовник проследил за мной с живейшим интересом и засмеялся.

— В твои годы я тоже любил лазить через заборы, — поделился он своими воспоминаниями. — Только у тебя нет причины это делать, а у меня такая причина была. Какая, спросишь ты? А вот какая. Я не случайно стал садовником, как это бывает со многими, а тягу к цветам имел с детства. Но в хорошие сады законным путём чаще всего не проберёшься, вот я и использовал заборы и ограды, как единственное средство для достижения своей цели, и приобрёл такую практику, что никакая преграда не была для меня неодолимой.

Старик помолчал и признался с грустной улыбкой:

— В последнее время мне часто вспоминается прожитое, а я многое повидал на своём веку и многое оставило свой след вот здесь. — Он показал на сердце. — Так уж случается, что одни проживут свой век без всяких происшествий и потрясений, хотя и изъездили весь мир, а другие, тихо работая на одном месте, перенесут такое, что хватило бы на десятерых. Много потерь я перенёс, много горя изведал, и, наверное, только любовь к цветам давала мне силы жить. Но последняя потеря показалась мне самой жестокой. Как лишился я моей девочки, сразу и жизнь для меня стала черным-черна. Видно, слишком хороша была Салли Грегори для нашего мира, и Господь захотел её забрать к себе. Только зачем не дал он ей умереть спокойно, а послал такую страшную смерть? Ах, Салли…