Беспринципная - Юлия Резник

— Ну, ты чего? Я же рядом! Буду к тебе хоть каждый день приезжать, хочешь? А там и пятница.

Алиска кивает. И даже машет рукой, когда я выхожу через калитку. Оборачиваюсь несколько раз, пока очертания сестры совсем не исчезают из виду. Вроде все хорошо. Даже лучше, чем я мечтала. Но на глазах моих слезы…

В общагу въезжаю ближе к вечеру. Аня лежит на кровати у окна. Мы с Машкой все же не стали ее сгонять.

— Привет. Машки не было?

— Тут она. Отправилась на поиски утюга. Ей что-то на завтра погладить надо.

— Супер. Мне, наверное, тоже бы не мешало.

С этими словами я опускаюсь на единственную пустую кровать, прикрываю глаза и вдруг понимаю, как же сильно я устала за эти дни. Все тело ноет, но внутри, на удивление, я ощущаю такую лёгкость, что кажется, открой окно — меня ветром сдует. Боже мой, это правда происходит со мной!

На следующее утро, встав в семь утра, прихорашиваюсь и впервые иду в университет. Ровная дорожка, липы по бокам. Я в наглаженной до хруста рубашке, с красивой сумочкой на плече, в новых туфельках из натуральной кожи. Губы невольно расплываются в улыбке, потому что никто не смотрит на меня исподлобья. Никто не перешептывается за спиной. Никто не смеется над моим непрезентабельным внешним видом. Я больше не дочь своей опустившейся матери. Я обычная студентка, такая же, как все.

Я не люблю шум. Он мне надоел, в нашем доме никогда не бывало тихо. Но здесь, в забитых галдящими студентами коридорах, я чувствую себя на своем месте. Первокурсников, вроде нас, можно запросто вычислить из толпы. Они выглядят немного пришибленными и фоткаются на фоне вывески с названием универа. Смотрю на них и не могу избавиться от глупой мысли, что меня сейчас выгонят с криком: «А ну вали домой, это не для тебя!» Но никто не выгоняет. Я, как и все, захожу в аудиторию и сажусь за парту.

Первой лентой у нас латынь. Второй — история и философия науки. Скука смертная — так говорят. Меня же учеба захватывает. Я с жадностью впитываю каждое слово преподавателей, конспектирую, заглядываю в методички, боясь что-то упустить. Машка быстро находит общий язык с соседями. Нам с Аней сложнее, но и мы понемногу втягиваемся: болтаем на переменах, сплетничаем, смеемся. Со мной никто не носится, как с писаной торбой, но и не сторонится. И это то, о чем я всегда мечтала.

По вечерам, лёжа на своей кровати в общаге, я думаю о братьях, об Алиске, о матери. Я не могу сказать, что невыносимо по ним скучаю. Может быть, впервые в жизни я чувствую, что нахожусь там, где должна. И что могу строить своё, только своё будущее. Так что домой меня совершенно не тянет. Но я обещала Алиске, что буду ее забирать. Да и Седка совсем раскисла в последнее время. С ней тоже неплохо бы встретиться.

А еще, оказывается, мне очень не хватает Армана Вахтанговича. Я, конечно, отправила ему свое селфи на фоне универа со словами благодарности за предоставленный шанс, но он не ответил. И с тех пор ни я его не беспокоила — гордая, блин, ни он меня. Все, что мне известно о нем, я знаю исключительно со слов Седки. Например, что он собирается регулярно наведываться в город, чтобы быть рядом с тетей Ануш на процедурах.

Как и обещала, вечером в пятницу забираю Алиску из школы и с тяжелым сердцем плетусь к автобусной остановке. Скрасить дорогу помогает несмолкающий щебет сестры — у той впечатлений от новой школы столько, что все не переслушать. Хоть я ее и навещала пару раз — больше не смогла выбраться, по количеству обрушившейся на меня информации складывается ощущение, что мы не виделись целый год. В принципе, меня радует ее энтузиазм. А вот что не радует совершенно — очередной список того, что нужно купить. Мои запасы стремительно тают, получки больше ждать не приходится, надо искать работу, но я пока не вижу возможности совмещать это дело с учебой.

Уж не знаю, кто на нее повлиял, но мать встречает нас практически трезвой. Я неприветливо с ней здороваюсь, отдаю Лёньке купленные по его просьбе в городе блесны и сбегаю к Гаспарянам. Седка при виде меня только что не визжит от радости. Новостей у нее не меньше, чем у Алиски. Да и ведет она себя точно так же, как и моя семилетка-сестра. Но под этим всем чувствуется скрытое напряжение.

Примерно через полчаса наш разговор прерывает появление тети Ануш.

— Здравствуйте! — вскакиваю я на ноги с радостной улыбкой. Мне кажется добрым знаком, что она встала и смогла дойти до холодильника.

— Привет, Зой. Обмениваетесь новостями?

— Да мы по телефону уже всем обменялись, — отмахиваюсь я. — Так, ни о чем болтаем. Вы как?

— Да ничего. Потихоньку.

Тетя Ануш уходит, взяв воду, хотя обычно всегда присоединялась к нашей компании.

— Врачи хотели оставить ее в больнице. Мама не согласилась, — шепчет Седка. — Поругалась со всеми. Даже с отцом. Ну и вот…

— А не согласилась чего?

— Да кто ее знает. Говорит, ей дома лучше. А как плохо становится — на стенку лезет. Какое уж тут лучше? Папа совсем измучился.

— А ты?

— А у меня голова кругом. Столько нового… Думаешь, я плохая дочь?

— Думаю, что ты обычная молодая девочка, в жизни которой начался очень важный этап. Естественно, что ты этим поглощена.

— Поклянись, что не осудишь! — требует Седка. Закатываю глаза:

— Ты же знаешь, что нет.

— Я вовсе не хочу мотаться туда-сюда. Я бы лучше, как ты, поселилась в городе.

Ну, это понятно. Обстановка в доме угнетающая. Это даже я почувствовала.

— Так почему не поговоришь об этом с родителями?

— Они ни за что не согласятся! — распахивает карие глаза Седка. — Да и как я папу одного брошу? А маму?

— Вы же сиделку наняли?

— Ну не круглосуточную же! Да и потом, если болезнь победит, будет правильно провести это время вместе, как думаешь?

Откуда мне знать? Пожимаю плечами. Наверное, тут нет никакого «правильно». С одной стороны, тетя Ануш может поправиться, а Седке никто не вернет ее юность. С другой, если все пойдет по худшему сценарию, она ни за что себя не простит, что не была рядом… Тут палка о двух концах.

— Слушай, — говорю после недолгого молчания, — а ты не думала, что дело вообще не