Что, если? (СИ) - Резник Юлия

И опять путь-дорога, леса, реки, скованные подтаявшим льдом.

До точки, куда она направляется, остается всего ничего. Но что ей делать дальше? Как вычислить того, кто покушался на Германа? Как доказать, что она ни при чем? И надо ли ей доказывать?

Очередной охотничий домик… Менее ухоженный, чем предыдущий. Пол в мышином помете, стеллажи в паутине. И никакой еды, кроме соли. Хорошо, что поутру в силки попала куропатка.

Имана подметает пол, греет воду, перемывает кухонную утварь. И отходит подальше, чтобы ощипать птицу. В носу странным образом колет. Имана не понимает, что это, не осознает, что так дает о себе знать обида, которую все это время она несет в своем сердце. И боль. Изматывающая, настырная, как голодная псина.

Как он мог ей не поверить?

Как он мог ее даже не выслушать?

Она чувствует себя как никогда одинокой и почему-то преданной. Но ей не понять, почему так кажется. Никак ей не понять.

На голой, засыпанной сброшенной хвоей земле что-то белеет. Вот и пошли весенние первоцветы. Имана обтирает тряпкой нож. Садится на корточки, чтобы полюбоваться трепетной красотой подснежника, и с удивлением отмечает, что с носа капает. Касается щек, а те мокрые.

Имана не из плакс.

Хотя было дело, когда дед с ней занимался, она иногда ревела. Особенно, помнится, горько плакала, когда он впервые оставил ее в пещере. Там было холодно и абсолютно темно. Так дед тренировал ее зрение. Надо заметить, Имана и впрямь видит в темноте совсем не так, как простые люди…

Запирая эмоции, Имана вытирает нос тыльной стороной ладони, подхватывает освежеванную тушку и возвращается к домику. Дальше все идет по накатанному сценарию. Ужин, чай из того, что найдется. Сон. И снова в путь.

В какой-то момент начинает казаться, что эта дорога никогда не закончится. Но на исходе второй недели взгляду открываются вполне узнаваемые места. У деда было несколько домиков, разбросанных по тайге. Этот – один из них.

Имана закрывает глаза и делает глубокий-глубокий вдох, прежде чем продолжить. И тут ее внимание привлекает странный звук. Так и есть. Кто-то напевает под нос. Она идет на голос. Тот доносится от ручья.

– Айна! – окликает Имана склонившуюся к роднику женщину.

– Имана! – вскакивает та. – Боже, что ты натворила?!

– Я натворила? И что же?

Айна – полная противоположность Имане – темноволосая, невысокая, с формами и красивым миндалевидным разрезом глаз.

– Это ты мне расскажи. Тебя искали какие-то люди. Устроили мне допрос. Я поначалу даже не поняла… Думала, что опять пришли за деньгами. – Тараторя, Айна отряхивает руки и, в два шага преодолев разделяющее их расстояние, заключает Иману в объятия. В детстве они не были близки, да и потом не стали. Но когда Имана помогла сестре с коллекторами, разыскивающими ее бывшего, что-то между ними поменялось. – Боже, Имана, ты неприятно пахнешь…

Имана хмыкает. Отступает на шаг от наморщившей нос сестры.

– Поможешь натаскать воды? Я что-то устала…

– Ты здесь пряталась? Все это время?! Господи…

– Не драматизируй. Лучше расскажи, о чем тебя расспрашивали. И кто.

– Да не знаю я! Тыкали какие-то корочки, да разве я с перепуга запомнила имена? А спрашивали… – Айна останавливается, чтобы открыть дверь. – О всяком. Где ты, что ты, когда мы в последний раз виделись.

Они проходят в дом. Имана с облегчением отмечает, что Айна уже навела здесь порядок. Даже срезанные ивовые ветки поставила в стакан. Навела уют.

– А ты что?

– А что я? Все как есть рассказала. Да ты садись! Я как раз суп сварила. Будешь суп?

– Буду.

Поесть и не уснуть – задача не из легких. Пока Имана с ней справляется, черпая ложкой наваристую похлебку, Айна наполняет таз водой. И помогает ей раздеться. Имане чудится, что с губ сестры срываются ругательства. Сколько бы Айну ни лечили в детстве, сколько бы она сама ни отрицала свою сущность, видит она значительно больше других. Вон, даже разглядела сошедшие синяки…

– Тебе будет лучше уехать.

– Ну да. И бросить тебя в таком состоянии.

– Айна…

– На вот, оденься. И ложись спать. Утром поговорим. На свежую голову.

Ночнушка Айны пахнет кондиционером для белья. Постель – морозной свежестью. Имана проваливается в блаженный сон. Просыпается, когда за окном темным-темно. Садится на кровати, спросонья не сразу понимая, где она и что происходит.

– Выспалась?

– Угу. Долго я?

– Да уж вторые сутки.

Имана спрыгивает с постели, за ней поднимается и сестра.

– Чего вскочила? Я в туалет, и вернусь.

– Есть погрею. Наверняка захочешь.

Айна старше Иманы почти на семь лет. Но она родилась и всю жизнь провела в городе. Тем удивительнее то, как легко она справляется с деревенским бытом. Затопить печь, натаскать воды, что-то приготовить и не сжечь без возможности убавить жар в конфорке – надо еще умудриться.

– Я не сделала ничего плохого. Но меня могут искать. И тогда… Правда, Айна, тебе лучше уехать.

– Мне лучше знать, что делать! – неожиданно огрызается та. Имана закусывает губу:

– Ты что-то видела?

Нет, она помнит, что это запретная тема. И что Айна не принимает свой дар, она тоже в курсе, но…

– Я много чего видела, – ожидаемо «съезжает» с темы та. – Кстати, если тебе нужно будет остаться, я привезла продуктов и кое-какую одежду. Столько натащила, ей богу, что и до следующей зимы хватит.

Уважая право сестры самой решать, что она готова обсуждать, а что нет, Имана лишь благодарно кивает. Хотя ей не понять, почему Айна живет по факту не свою жизнь.

– Как твой бизнес?

– Все пучком. Такие времена, как сейчас – раздолье для шарлатанов.

– Ты не шарлатанка.

– О да. Я – предсказательница. Пф-ф-ф-ф… – Айна рисует руками в воздухе широкий круг, перебирает пальцами. – Да брось.

– Зачем же ты ведешь прием?

– Из-за денег, ясное дело. Им же все равно, кому их нести, чтобы услышать то, что хочется. А я, как дипломированный психолог, хотя бы не наврежу… – пожимает плечами.

– Тебе не кажется, что этим объяснением ты себя просто утешаешь? А в это время твоя истинная сущность берет свое. Я ведь тоже иногда…

– Что? – стреляет глазами Айна.

– Я вижу… Кое-что.

– Что ж ты не увидела поджидающие тебя неприятности?

– Вот так. Не увидела, – пожимает плечами Имана и встает из-за стола. Айна ловит ее руку:

– Прости. Я… Не могу. Все слишком сложно. Давай лучше сменим тему.

Меняют. Что-то делают по дому, о чем-то трещат. Как-то речь заходит о Глухове.

– А ты знаешь, что я с его невестой в одном классе училась? Ага, сама обалдела, когда увидела эту парочку в новостях. Не завидую я твоему шефу. На Ленке клейма негде ставить. Она с малых лет по рукам пошла. Классуха наша была свято уверена, что ничего толкового из нее не выйдет. А Ленка вон как поднялась – от любовницы старого губера до невесты нового! Бывает же такое? Ну, вот что – он себе бабу не мог получше найти?

Айна продолжает щебетать, но Имана ее обрывает:

– Постой! Подожди, – шепчет она, прижав пальцы к вискам. – Повтори, пожалуйста… Что ты сказала? У Елены была связь с Бутовым?

Глава 20

А в столице весна… Пьяная. Пенная. Черемуховая. И под подошвами голый асфальт, а не чавкающая снежная каша. Если передвигаться от офиса к машине, а от машины – к входу в ресторан, можно вполне обойтись без куртки.

– И все-таки я не пойму, зачем тебе это, – в который раз повторяет Михалыч. Глухов на него даже не смотрит. Закрывает за собой дверь, поправляет манжеты. В последнее время он отдает предпочтение белым рубашкам. Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что таким образом Герман пытается отстраниться от грязи, в которую ему пришлось окунуться по самую маковку. И что его чистая рубашка – глупый самообман.

– Тебе и не надо понимать.

Михалыч обижается. Глухову, если честно, плевать. Он решил, что сменит охрану полностью сразу же после выборов. Слишком много чего всплыло в последнее время. Вроде по мелочи, да. Вроде глобально и не придраться, но и хорошей работой это тоже вряд ли можно назвать.