Няня для дочки миллионера - Анастасия Соловьева

показаться слабым. Я даже не представляю, что он сейчас чувствует. Каролина халатно относилась к материнству, она предала Владимира и выбрала развлечения вместо семьи, но теперь очнулась и хочет забрать Ксюшу к себе? Невероятно!

— И что вы ей сказали?

— Что дочь будет жить со мной.

— Каролина согласилась?

— Нет. Она намерена обратиться в суд.

Я зажимаю рот ладонью, чтобы сдержать возглас. Ксюша не должна об этом узнать, она не поймёт, почему два самых близких человека не могут её поделить.

— Но этого нельзя допустить. Разборки, судебные препирательства, грязь, которая по-любому выплеснется наружу. Это ведь никому не надо.

— Именно так. Я сделаю всё, чтобы Каролина выбросила эту идею из головы.

— Она вас послушает? Может, за время своего отсутствия она многое поняла…

— Да ничего она не поняла, — раздражённо бросает Владимир. — Она и месяца не продержится в роли матери. Снова забьёт на мою дочь…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Громов поднимается с кресла, отходит подальше от меня, разворачивается. Теперь я вижу его спину, обтянутую рубашкой, напряжённые плечи и руки, сжатые в кулаки.

Хочу сказать что-то обнадёживающее, оптимистичное, но слов подходящих не подберу. Он только-только нашёл общий язык с дочкой, а теперь горе-мамаша хочет забрать Ксюшу себе. Да тут любой с ума сойдёт.

Теперь ясно, почему Владимир на меня набросился. Он хотел отвлечься, я же оказалась под рукой. Ни о каком влечении и симпатии речи не идёт. Между нами возможна лишь мимолётная связь, как говорят, на одну ночь. Но я к такому не готова. Да и Громов мне не нравится.

— Ксюше будет лучше с вами. Вы это знаете. Каролина это знает. Уверена, даже Ксюша это понимает. Если дело дойдёт до суда, вы обязательно выиграете. Я в этом даже не сомневаюсь.

У Громова есть деньги, есть связи, да и правда всё же на его стороне. Лучше заботливый и любящий отец, чем мать, которая променяла дочь на любовника и развлечения. Но я могу быть необъективна. У меня предвзятое отношение к Каролине.

— Мне бы твой оптимизм, — глухо произносит Владимир.

Я поддаюсь мимолётному порыву. Иду к Громову, останавливаюсь справа от него и кладу ладонь ему на спину. Это банальный жест поддержки, ни к чему не обязывающий, ничего не значащий. Владимир напрягается. Поворачивает голову в мою сторону. Я делаю вид, будто смотрю на звёзды. Дыхание обрывается, и рука, лежащая на его спине, будто пламенем окутана.

Хвойный терпкий аромат его парфюма проникает в лёгкие, туманит рассудок. Я снова в плену Громова оказываюсь, сама, по доброй воле. И когда мы встречаемся взглядами, мне больше всего на свете хочется, чтобы он меня поцеловал. Не грубо и дико, как в его кабинете, а нежно, мягко, проникновенно. Чтобы я успела считать свои эмоции, чтобы поняла наконец, каково это — быть с другим мужчиной.

Но я первой отвожу взгляд. Нельзя рисковать, нельзя идти на поводу у сиюминутных эмоций. Надо прежде всего думать головой.

— Завтра вы будете с Ксюшей? — охрипшим голосом интересуюсь я.

— Да. Но только во второй половине дня. И Каролина обещала заехать, Ксюшу навестить.

— Ясно, — с трудом шевелю онемевшими губами. — Значит, я съезжу к родителям.

— Они далеко живут?

И вот зачем ему это знать? Наверное, из вежливости спрашивает.

— За городом. На маршрутке чуть больше часа добираться.

— Возьми машину, которой ты отвозишь Ксюшу в школу, — предлагает Громов.

— Мама не поймёт, — зачем-то говорю я. Откровенничаю с Владимиром, а моя рука по-прежнему лежит у него на спине. Осознав это, тут же отдёргиваю ладонь.

Громов усмехается. В его тёмных глазах пляшут искорки неподдельного интереса. Это лунный свет так красиво падает на его лицо. Права была Лилька, он видный мужчина. И обаятельный. Я вон уже который раз под его влияние попадаю.

— Она решит, что ты устроилась на плохую работу?

Кто? А, точно, мы же о маме говорили.

— Да, скорее всего. Мама придерживается определённых стереотипов. Например, верит, что больших денег честным трудом не заработаешь.

— Мои родители тоже так считают.

— А они разве?...

— Не богачи, как я? — понимает Владимир. — Нет, я из простой семьи. Себя сделал сам. Отец у меня военный, а мама — директор школы.

— Кстати, об этом, — хватаюсь я за случайную возможность. Раз тема зашла о школе, то можно рискнуть. — Пожалуйста, не увольняйте Анатолия Павловича!

— Кого? — щурится Владимир.

Ну естественно он не помнит его имя!

— Директора школы, в которой я работала. Он не виноват в побеге Ксюши. Он очень хороший руководитель, правда, — я даже руки к груди прижимаю, от волнения сердце громко стучит

Владимир не скрывает своего удивления. Поражённо качает головой, глаз с меня не сводит.

— Этот человек уволил тебя сразу после моего звонка, а ты просишь оставить его в школе?

— Да, — выдерживаю его тяжёлый взгляд, вонзаю ногти в ладони, чтобы не отвернуться, не спасовать.

— Удивительная ты девушка.

Под сердцем становится горячо, улыбка сама собой растягивает губы. Я опускаю глаза, смущаясь почему-то, хотя не в первый раз слышу комплименты в свой адрес. Но Владимир произносит это с такой восхищённой тёплой интонацией, с таким значением, что я купаюсь в эйфории. Шепчу только:

— Спасибо.

— За правду не благодарят, — отвечает Громов в своей привычной манере. — О директоре пока ничего сказать не могу. Мне нужно подумать.

Что ж, и то хлеб. Могло быть хуже. Оглядываюсь, смотрю на свет, горящий на первом этаже дома.

— Я… пойду к себе. День был тяжёлый.

— Конечно, — с заминкой отвечает Владимир. Улыбается как-то грустно: — Иди.

Он остаётся здесь, на летней веранде, обдуваемой осенними ветрами, а я