Барбара Делински - Если сердце верит

На нем были серый хлопчатобумажный свитер и джинсовые шорты. При иных обстоятельствах Лили, наверное, залюбовалась бы его босыми ногами, но сейчас не обратила на них внимания.

— Стой! — приказала она. Ей не нравилось, что Джон здесь, но раз уж он пришел, надо выяснить для чего. Очевидно, задумал что-то. Газетчики все такие. Совсем недавно Лили убедилась в этом. — Что в пакете?

Он остановился и, не делая резких движений, повернулся:

— Свежие продукты: яйца, молоко, овощи, фрукты.

— Зачем?

— Потому что у тебя ничего нет, кроме консервов.

— Откуда ты знаешь?

— Женщина, которая тут прибирается, — тетка моей помощницы.

— И ты ее спрашивал? И она сказала? — Ну вот! Еще одно предательство, еще одна угроза. Однако это все-таки Лейк-Генри. Нельзя же было, в самом деле, рассчитывать на иное. — И кому еще она ска-а-а-азала?

— Только мне, — ответил Джон, — и только потому, что я спросил ее. Просто я подумал, куда бы сам подался на твоем месте. Ясно, что больше некуда.

Лили ожидала увидеть на его лице самодовольство, но не обнаружила ничего подобного.

— И откуда же ты узнал, что я уже здесь?

— У тебя в час ночи горел свет. Трудно было этого не заметить, особенно когда у всех остальных темные окна.

— Но с дороги моего дома не видно.

— Нет. Но я тоже живу на озере.

Поппи говорила ей и об этом, но даже без помощи сестры до Лили непременно дошла бы молва о Джоне Киплинге из Риджа, поселившемся в Лейк-Генри.

— Где это — на озере?

Джон не выразил особого смущения, но все же замялся, словцо желал уклониться от ответа.

— На Уитон-Пойнте, — признался он, наконец.

Что ж, по крайней мере, хоть лгать не стал. А ведь мог бы попытаться. Но впрочем, скорее всего Джон понял, что Лили ему не провести.

— Оттуда Тиссен-Коув тоже не видно. — Она твердо решила, что не позволит морочить себе голову. — Значит, ты был на озере? Это в час-то ночи?

— Бессонница.

— А теперь пришел и принес свои дары? — Лили стало не по себе. Ее укрытие рассекречено, да еще худшим из всех врагов. — Чего ты хочешь?

— Опусти ружье. Поговорим.

Лили опустила ствол, готовая снова навести его на нарушителя.

— Чего ты хочешь? — повторила она.

Джон сунул руки в задние карманы.

— Помочь.

Лили недоверчиво усмехнулась:

— Ты? Но ведь ты — пресса. И прежде всего старший братец Д-д-донни.

— Ну, знаешь, в этом я не виноват. Меня вообще тут не было, когда это все с вами случилось.

— А если бы был? Ведь тогда ты встал бы на его сторону, точно так же, как ваш отец, как все ваши тетушки, дядюшки и прочая родня.

— Он был трудным ребенком. Все пытались спасти его. Он и так получил свое. И получил бы вдвое больше, если бы не заявил, что ты его подстрекала. Именно это Донни рассказывал отцу, теткам, дядькам и дальним родственникам. Они поверили, решив, что это правда.

— Но это ложь!

Джон глубоко вздохнул:

— Я знаю. Он мне в этом признался. Я виделся с ним в больнице за день до его смерти.

Донни Киплинг отсидел в тюрьме по обвинению в той краже, которую совершил якобы вместе с Лили. Потом, два года спустя, — за кражу со взломом. А еще через пару лет он разбился, убегая на машине от полиции, и спустя две недели в возрасте двадцати восьми лет умер в больнице. Все это произошло десять лет назад. Лили тогда жила и училась в Нью-Йорке. Когда Поппи сообщила ей о случившемся, она опечалилась, но не потому, что питала тайные чувства к Донни, потому, что унижение, которому подверглась ради его спасения оказалось совершенно бесполезной жертвой.

— Мне очень жаль, — сказала Лили, отчасти потому, что Донни был братом Джона, отчасти потому, что Джон признал правду, чего она никак не ожидала.

Казалось, ее собеседник о чем-то глубоко задумался.

— Он был как стихийное бедствие, всегда готовое разразиться с новой силой. Не знаю уж, чего ему не хватало. Ведь до десяти лет все шло прекрасно. Плохим был я. И меня отослали с глаз долой, а Донни остался и занял мое место. — Глаза Джона встретились с глазами Лили. — Что ни говори, после его смерти отец просто сам не свой. Он глубоко страдает. Можешь ненавидеть его, если хочешь, но он и так уже порядком наказан.

«Я очень рада», — хотела сказать Лили, но… Несколько лет назад она мельком видела Гэса Киплинга в городе. Он показался ей разбитым и старым. Да, видно было, что Гэс страдает. Пожалуй, только человек с каменным сердцем пожелал бы ему худшего.

Однако Джон — совсем иное дело. Лили бросила взгляд на привезенную им еду.

— Так это — во искупление вины?

Он издал какой-то невнятный звук, то ли вздох, то ли смешок и кивнул:

— Точно.

— Мне не до смеха. Я приехала сюда, чтобы спрятаться. Ты меня обнаружил. Теперь я опять должна собираться в путь.

— Не должна. Я никому не скажу, что ты здесь. Зачем это мне?

— Ты — журналист, а задача прессы — освещать события. Мой же приезд сюда — событие.

— Все останется между нами.

— Между нами и кем еще? «Пост»? «Ситисайд»? А может ты надеешься раскрутиться посерьезнее, например, через Национальное агентство новостей? Удобно: написал одну статейку разослал по всем газетам…

Джон упрямо покачал головой.

— И что же? Неужто в четверг в «Лейк ньюс» не будет свеженького материала? — усмехнулась Лили.

— Нет.

Она не поверила ему ни на йоту и сказала об этом, продолжая смотреть на него в упор. Не сводя с Джона глаз, Лили плотнее закуталась в шаль. При этом ствол ружья по-прежнему лежал на сгибе ее левой руки.

— Господи Боже! — Джон вздохнул. — Как же с тобой нелегко.

— А ты знаешь, через что я прошла за последнюю неделю?! — крикнула Лили.

— Да, знаю. Я ведь тоже варился в этом котле, Лили. И видел, что творят журналисты. — Он помолчал немного. — И сам так поступал.

— Я слышала.

— Хорошо. — Во взгляде его вдруг промелькнул вызов. — Это упрощает разговор. Тебе, вероятно, рассказывали — Поппи, Майда или кто-нибудь из горожан, — что я разрушил целую семью. Я написал об одном политике из Коннектикута, который вступил в борьбу за президентский пост, скрыв, что однажды был увлечен одной весьма известной замужней дамой. Их связь прекратилась много лет назад, когда он женился, но все это отдавало адюльтером с непременным набором интимных деталей, так повышающих спрос на газету. Разумеется, у него были враги, и я с удовольствием интервьюировал их. И скандал разразился. С ханжеским лицемерием его партия отказала ему в поддержке. О политической карьере ему пришлось забыть, как и о семейной жизни, и даже о добрых отношениях со своими детьми. Они не желали знаться со своим отцом. Унижение перед обществом было слишком болезненным. — Джон сделал паузу. У него задергалась щека. — Я все тебе рассказал?