Брат моего парня - Виктория Вашингтон

это… — он чуть скривил губы, — комната Томсеновской принцессы.

Я фыркнула едва слышно — слишком метко прозвучало.

— У них есть дочь?

— Да, — сказал он спокойно. — Кай как раз должен ее привезти.

Я пыталась скрыть свое раздражение и сильнее сжала руки в кулак.

— А ты? — я кивнула на третью комнату.

Он пожал плечами.

— Я здесь. Так решил отец. Якобы удобнее. На самом деле — чтобы контролировать.

Я замерла. Сердце ударилось о рёбра.

— То есть мы все в одном доме? Ты, я и… они.

— И она, — закончил он без тени эмоций, давая понять, что подметил то, что сильнее всего меня зацепило. — Да.

— Прекрасно, — выдохнула я.

Коул посмотрел на меня — и впервые за утро в его взгляде появилось что-то похожее на мягкость. Тонкую, скрытую, но настоящую.

— Тебя это пугает?

— Нет, — ответила я честно. — Просто… давит.

— Давление они любят. Это их любимый элемент.

Он подошёл ближе — на шаг, не больше, но этого хватило, чтобы воздух между нами стал плотнее.

— Но ты справишься.

— С чего вдруг такая уверенность? — спросила я.

Он чуть наклонился. Голос стал ниже.

— Потому что позавчера ты пошла на то, чего половина студентов твоего курса не выдержала бы. И сегодня — пришла сюда. Хотя знала, что тебе придётся столкнуться с этим.

Я сглотнула. Его слова прозвучали слишком честно.

— Это комплимент? — выдавила я.

Он скривил губы в тени почти-улыбки.

— Нет. Констатация факта.

И в этот момент дверь домика открылась. Кто-то шагнул внутрь.

20

Дверь распахнулась — и я вздрогнула так, будто холодный воздух ударил по оголённому нерву.

Кай — всё тот же аккуратный, собранный, слишком правильный. И рядом с ним — она.

Дочь Томсенов.

Высокая, в идеально сидящем светлом пальто, с мягкими, струящимися волосами и улыбкой, которая выглядела так, будто она знает своё место в мире и будто этот мир принадлежит ей по праву рождения. Её глаза — большие, хищно-любопытные — скользнули по мне, будто по чему-то… постороннему.

Сердце у меня на секунду запуталось в собственном ритме.

Кай сначала смотрел на меня — тепло, почти виновато. Но потом что-то в его выражении изменилось, когда он заметил, как резко я напряглась. Он оглянулся на Томсеновскую дочь — и быстрым, почти незаметным жестом отступил на шаг в сторону, как будто хотел поставить границу. Или хотел — но не до конца смог.

Я стояла в дверном проёме своей спальни и видела их. Вместе. И внутри что-то неприятно дёрнулось — тихо, почти болезненно.

Не ревность. Нет. Скорее… вопрос.

Почему я всё ещё с ним?

Мысль пришла так внезапно, что я будто услышала её вслух. Она вспыхнула, как спичка, и в ту же секунду погасла, оставив запах горького дыма резко ударившего в нос.

Я знала ответ. Знала давно, просто никогда не пыталась рассмотреть его до конца.

Кай — единственный, кто когда-то протянул руку в тот момент, когда мир вокруг просто отвернулся.

Единственный, кто увидел во мне не «бедную девочку», а человека. Единственный, кто не жалел, а заботился. Единственный, кто сказал: «Я здесь, я рядом» — и остался.

Единственный, кто дал мне почувствовать хоть что-то похожее на любовь. Ту любовь, которую я до него видела только в книгах и чужих семьях, которые жили как-то по-другому, не так, как моя.

Он стал… спасением. Первым островком в жизни, которая всё время была похожа на шторм.

Я дорожила им. Слишком. Настолько, что могла закрывать глаза на его занятость, на то, как часто я была между встреч, между обязательств, между «я позже отвечу», между «прости, не успеваю».

Потому что он — не плохой. Потому что он — добрый. Потому что он — мой.

Потому что если не он… то кто? Кому я вообще хоть раз в этой жизни была нужна?

В книгах описывали что-то другое — огонь, который пробегает по коже при каждом прикосновении, дыхание, которое сбивается так, будто тебя уносят куда-то выше, ощущение, будто ты живая только в эти секунды.

Я никогда такого не чувствовала с Каем. С ним было тихо. Сдержанно. Правильно. Секс — нежный, аккуратный, больше похожий на подтверждение чувств, чем на что-то, от чего мир рушится под ногами.

И я думала: ну и что? Может, книги просто придумывают. Может, это всё — красивая ложь. Может, реальность и должна быть такой — мягкой, спокойной, без вспышек.

Но каждый раз, когда такая мысль появлялась… внутри будто всплывал другой поцелуй.

Тот, что случился год назад. Резкий. Горячий. Неправильный. Тот, от которого у меня тогда буквально подломились ноги. Тот, после которого я не могла дышать так, как раньше.

Поцелуй Коула.

И вина накрывала так сильно, что хотелось провалиться сквозь пол.

От этого чувства я готова была закрывать глаза на многое в отношениях с Каем. На то, что он приезжает не всегда. На то, что он где-то отсутствует. На то, что я у него, возможно, не на первом месте. На то, что его семья может смотреть на меня сверху вниз, а он — делать вид, что этого не замечает.

Потому что тогда, год назад, я совершила ошибку. И с тех пор боялась разрушить единственное светлое, что было у меня.

Но сейчас… Когда я видела его рядом с Томсеновской дочерью — их общий стиль, их семьи, их мир — в груди что-то болезненно сжалось.

Не от ревности, а от правды.

Они одного круга, а я нет.

Кай шагнул ко мне и улыбнулся — тепло, так, как только он умел.

А я впервые не смогла полностью ответить ему тем же.

Кай вошёл чуть глубже в комнату, будто хотел сгладить неловкость заранее. Томсеновская дочь последовала за ним — плавно, уверенно, так, как ходят люди, привыкшие к вниманию. Она оглядела домик любопытно, но без капли смущения.

А потом её взгляд упал на меня.

Секунда. Чуть приподнятые брови. Немного замершая улыбка.

И я поняла: она не знала о моём существовании.

Кай почувствовал это мгновенно. Его взгляд метнулся от неё ко мне, и он сделал шаг вперёд — словно хотел закрыть собой пропасть, которая внезапно возникла между нами.

— Эм… — начал он, прочистив горло. — Позвольте… познакомить.

Чёрт, это уже звучало плохо.

Он повернулся ко мне первым. — Рэн, это Лиз Томсен. Дочь мистера Томсена. Она… — он замялся, будто не знал, какое слово выбрать. — Она с нами работает над проектом по аналитике для фонда.

Лиз мягко