Предатель. Секреты прошлого (СИ) - Бестужева Стася

На экране Ульяну поднимают с пола, оказывают первую помощь. Её лицо искажено болью, но она жива. Крылова нигде не видно.

– Он ушёл через террасу, – докладывает кто-то по рации. – Преследуем.

Проходит час, самый долгий час в моей жизни. Рации трещат, люди снуют туда-сюда, Сергей Игоревич отдаёт приказы. Катя задремала на диване, измученная стрессом. А я сижу, уставившись в экраны, и жду вестей о Максиме.

Наконец дверь распахивается, и входит Сергей, его лицо серьёзно.

– У меня новости, – говорит он. – Мы взяли Крылова.

Я вскакиваю, чувствуя, как внутри разливается облегчение.

– А Максим? Где он?

Сергей отводит взгляд, и этот жест говорит больше любых слов.

– Он... при задержании произошла перестрелка, – говорит он тихо. – Максим прикрыл собой Ульяну, когда Крылов попытался снова выстрелить в неё. Он получил две пули.

Мир останавливается. Звуки доносятся словно сквозь вату.

– Где он? – я едва узнаю свой голос.

– В госпитале. Его оперируют. Состояние критическое.

Я оборачиваюсь к Кате, которая проснулась и теперь смотрит на нас широко раскрытыми глазами.

– Папа ранен? – спрашивает она дрожащим голосом.

– Да, милая, – я подхожу к ней, беру за руки. – Но врачи делают всё возможное.

– Я отвезу вас в госпиталь, – говорит Сергей. – Собирайтесь.

Мы едем по ночному городу, и я смотрю в окно на проносящиеся мимо огни. Всё кажется нереальным, словно кадры из фильма. Ещё вчера мы были семьёй, скрывающейся от преследования. А сегодня я могу потерять человека, которого, несмотря на всё, что произошло, всё ещё люблю.

В госпитале пахнет антисептиком и страхом. Нас проводят в отдельную комнату ожидания. Здесь уже сидит Ульяна, её плечо забинтовано, лицо бледное от потери крови, но глаза – ясные и настороженные.

– Как он? – спрашиваю я, садясь напротив.

– Всё ещё на операции, – она смотрит на часы. – Уже четыре часа. Врачи говорят, что одна пуля задела лёгкое, вторая прошла в сантиметре от сердца.

Я закрываю глаза, пытаясь сдержать тошноту. Катя садится рядом со мной, берёт меня за руку. Её пальцы ледяные.

– Почему он это сделал? – спрашиваю я Ульяну. – Почему бросился туда один?

– Потому что услышал, что Крылов направил людей к вам, – она морщится от боли, меняя положение. – Он боялся, что не успеют группы прикрытия. И поехал, чтобы перехватить Крылова. Идиот...

В её голосе столько нежности и боли, что я чувствую укол ревности, несмотря на всю абсурдность ситуации.

– А потом? Почему он закрыл тебя собой?

– Потому что это Максим, – просто отвечает она. – Он такой. Всегда защищает других, не думая о себе. Когда мы схватили Крылова, тот выхватил запасной пистолет из ботинка. Целился в меня, но Максим оказался быстрее.

Я киваю, чувствуя, как к горлу подступают слезы. Да, это Максим. Человек, которого я полюбила одиннадцать лет назад. Человек, которого я почти потеряла из-за лжи и секретов. И которого могу окончательно потерять сегодня.

Время тянется мучительно медленно. Катя засыпает, положив голову мне на колени. Ульяна сидит неподвижно, уставившись в одну точку. А я думаю о том, что скажу Максиму, если он выживет. Смогу ли я простить? Смогу ли начать сначала? Хочу ли я этого?

Наконец дверь открывается, и входит врач в зелёной хирургической форме, забрызганной кровью.

– Родственники Максима Александровича? – спрашивает он.

– Я жена, – моё сердце колотится так сильно, что мне кажется, оно выскочит из груди. – Как он?

Врач снимает маску, и я вижу усталое лицо пожилого мужчины.

– Операция прошла успешно, – говорит он. – Мы извлекли обе пули. Повреждения серьёзные, но не фатальные. Если не будет осложнений, он выкарабкается.

У меня подкашиваются ноги от облегчения. Ульяна закрывает лицо руками, и я вижу, как подрагивают её плечи. Она плачет – тихо, сдержанно, но это первое проявление слабости, которое я вижу у этой стальной женщины.

– Когда можно его увидеть? – спрашивает Катя, проснувшаяся от наших голосов.

– Он ещё без сознания, – отвечает врач. – Но один человек может зайти ненадолго.

Я смотрю на Катю, потом на Ульяну. Кто должен войти первым?

– Иди ты, – говорит Ульяна, вытирая слезы. – Ты его жена. Он захочет увидеть тебя первой, когда очнётся.

Я киваю, благодарная за это решение. Врач ведёт меня по коридору в реанимацию. У двери он останавливается.

– Только пять минут, – предупреждает он. – И не пугайтесь его вида. У него множество трубок и аппаратов. Но это временно.

Я вхожу в палату и замираю. Максим лежит на койке, опутанный проводами и трубками. Его грудь перебинтована, лицо бледное как мел, под глазами тёмные круги. Писк кардиомонитора отсчитывает удары его сердца – слабые, но стабильные.

Я подхожу ближе, беру его безвольную руку в свою. Она холодная, но я чувствую пульс на запястье. Жив. Он жив.

– Максим, – шепчу я, наклоняясь к его уху. – Ты меня слышишь? Ты должен бороться. Ради Кати. Ради меня.

Его веки чуть дрожат, но глаза не открываются. Я глажу его руку, смотрю на знакомое до боли лицо, исхудавшее, измученное, но всё равно любимое.

– Я не знаю, сможем ли мы начать сначала, – продолжаю я шёпотом. – Не знаю, смогу ли забыть всё, что было. Но я хочу попытаться. Хочу, чтобы мы попытались. Вместе.

Мне кажется, его пальцы слегка сжимают мою руку, но, возможно, это просто рефлекс. Я наклоняюсь и целую его в лоб.

– Возвращайся к нам, – шепчу я. – Мы ждём тебя. Я жду тебя.

За спиной покашливает медсестра, напоминая о времени. Я выпрямляюсь, ещё раз смотрю на Максима и выхожу из палаты, чувствуя странное спокойствие. Не счастье – до него ещё далеко. Но спокойствие и уверенность, что мы пережили самое страшное.

В коридоре меня ждут Катя и Ульяна. Их лица вопросительные, напряжённые.

– Он будет жить, – говорю я. – Обязательно будет.

Катя бросается мне на шею, плача от облегчения. Ульяна прислоняется к стене, прикрывая глаза. На её губах – лёгкая улыбка.

– Ну конечно, будет, – говорит она. – Этот упрямец не сдастся так просто.

Я смотрю на эту женщину, которая любит моего мужа и только что рисковала жизнью, чтобы спасти нас всех. И вдруг понимаю, что не ненавижу её. Не могу ненавидеть.

– Спасибо, – говорю я, протягивая ей руку. – За всё, что ты сделала.

Она смотрит на мою руку с удивлением, потом крепко пожимает её.

– Нам ещё предстоит многое сделать, – говорит она серьёзно. – Крылов арестован, но его империя всё ещё существует. Будет суд, показания, долгий процесс.

– Мы справимся, – отвечаю я. – Все вместе.

И в этот момент я действительно верю в это. Верю, что после всех испытаний, лжи и боли мы можем построить что-то новое. Не прежнюю жизнь – она разрушена безвозвратно. Но, может быть, что-то лучшее. Более честное. Более настоящее.

Катя берёт меня за руку, и мы втроём идём по коридору госпиталя навстречу рассвету. Впереди много испытаний, но самое страшное позади. Теперь мы знаем правду, какой бы горькой она ни была. И эта правда делает нас сильнее.

Глава 29

Осенний дождь стучит по окнам больницы уже третий день. Я сижу в кресле возле кровати Максима, перебирая журналы, но не могу сосредоточиться ни на одной статье. Моё внимание постоянно возвращается к его лицу – осунувшемуся, бледному, но уже не такому измученному, как неделю назад. Постепенно к нему возвращаются силы.

Дверь палаты приоткрывается, и входит Катя с подносом кофе. За две недели, прошедшие после операции, она стала взрослее, серьёзнее. В её глазах появилась глубина, которой не было раньше.

– Как он? – спрашивает она тихо, ставя передо мной бумажный стаканчик.

– Лучше, – я благодарно киваю. – Доктор Ветров сказал, что температура наконец нормализовалась. Инфекцию победили.

Катя облегчённо вздыхает и садится на второе кресло. Мы часами дежурим у постели Максима по очереди. Я – днём, она – вечерами, после уроков, которые ей организовали дистанционно. Наша жизнь превратилась в замкнутый круг: больница – временная квартира – снова больница.