Развод. Искусство слать всех на... (СИ) - Шевцова Каролина

- Я… это… дебил.

- Знаю, и она знает, а говорить с ней зачем? То, что ты дебил, я могу и так передать.

- Мааам, - от волнения щеки Коли привычно начинают краснеть. – Ну, хоть ты не издевайся. Мне и так тошно.

- То есть тебе надо мной издеваться можно, а я должна проявить понимание?

Лицо Николая суровеет. Глаза из синих становятся мутно серыми, и сам он как-то враз тускнеет. Переминается с ноги на ногу, перекладывает букет из одной руки в другую. Вздыхает.

- Мне тоже нельзя. Я был очень не прав, когда полез в ваш с папой развод и когда стал транслировать тебе свое никому не нужное мнение.

Ловлю ощущение дежавю. Вот так же сын смотрел на меня, когда разбил окно в школе или когда отхватывал двойки, или обижал жестокими резкими словами. И нервничал также и тер с остервенением лоб, потому что не понимал, куда деть руки.

Мальчишки не взрослеют, просто становятся старше. А мамы остаются мамами и прощают своих детей. Всегда.

- Ты меня сильно обидел, Коля.

- Маааам…

- Подожди, я не договорила. Ты меня сильно обидел, потому что тогда, узнав о предательстве отца, я почувствовала себя самой одинокой на свете, и не могла ни на кого рассчитывать, кроме тебя. Тогда в ресторане я даже не могла попросить никого отвезти меня домой, понимаешь? А ты показал, что даже собственному ребенку нет до меня дела. Что даже воспитанный мною сын может говорить такие гадкие и циничные вещи.

С каждым словом щеки Коли краснели все сильнее, пока не стали пунцовыми. Да, ему было очень стыдно, но все это он заслужил.

- Мам, ну пожалуйста.

- Спасибо, Коль, спасибо. Понимаю, что неприятно, когда тебя отчитывают, но ты уж дослушай. Тогда ты показал мне, что даже самый близкий будет меня осуждать, что говорить о других? Посторонних? Но, наверное, мне стоило принять эту пилюлю сразу. После того, что сказал ты, любые другие слова были не страшны. Иногда полезно коснуться дна, чтобы было от чего оттолкнуться. Я вот до своего дна дошла тогда, в твоей машине. А где твое дно, сынок? Отталкиваться будешь, или продолжишь падать еще сильнее?

- Мам, я, правда, очень виноват, извини, пожалуйста.

Коля даже глаз на меня не поднимает. Стоит и смотрит себе под ноги, на лакированные носы туфель.

- Я ведь всю жизнь на папу ровнялся, и думал, что он такой вот молодец, только ты иногда его засаживала, не давала раскрыться. А оказалось, что наоборот. Толкала отца вверх и создала ему такой образ, в который он и сам поверил. И я поверил, и все вокруг. Извини, я не должен был тогда так говорить, и на самом деле я так не думаю. Просто мне стало страшно, что вы разведетесь, что я должен буду выбирать сторону, с тобой обсуждать какой папа мудак, с ним ругать тебя стерву. Я ничего этого не хотел тогда, понимаешь?

- А чего же ты хотел?

- Приезжать к вам в гости, видеть как вы счастливы, вареники твои лопать, обсуждать с папой охоту, чтобы как раньше было, как я привык. А сейчас понимаю, что мои привычки тут вообще роли не играют, и главное, чтобы каждый из вас был счастлив и этим своим счастьем не обижал и не унижал другого. А мы, я и Олька, твоя мама и твои друзья… подстроимся. Вот же… блин!

Коля досадливо топнул ногой, как делал всегда, когда не мог подобрать правильное слово. Учил стих и забывал строчку. Хотел мне что-то рассказать, но путался от волнения и терял смысл собственных фраз. Вот и сейчас, я чувствовала, что он хочет сказать куда больше чем может, и не торопила сына.

- Мам, я тогда тебе не помог, а сейчас мне нужна твоя помощь, и я вот… пришел. И за это тоже прости, знаю, что не прав, но мне больше не к кому обратиться. Я с Олей такого наворотил, я же ее больше всего на свете люблю, а тоже обидел. Она там, на кухне?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Смотрит при этом сын не на меня. А на Олины кроссовки на пороге. И я смотрю. И Маркус тоже. Будто ничего интересней мы никогда не видели.

- А если я скажу, что не там?

- То я разрыдаюсь, честное слово. – И приподнявшись на носочки, Коля крикнул вверх: - Оль, выйди, пожалуйста, я так по тебе скучаю! Я просто не могу уже!

Судя по шебуршанию у меня за спиной, Оля давно стоит в коридоре, так, чтобы оставаться незамеченной, но слышать каждое наше слово. Обернувшись, вижу, как она украдкой вытирает слезы.

- Мама, - кричит Маркус, и, вырвавшись у меня из рук, бежит к Оле. Та выставляет ладони вперед, подхватывает сына, и принимается его целовать, пока малыш не выгибается дугой от приступа хохота. Когда его целуют в шейку, он чуть ли не задыхается от щекотки.

Мы обе перестаем обращать внимания на Колю, но слышим его тихое покашливание.

- Девочки, простите меня дурака, пожалуйста. Я не обещаю, что исправлюсь сразу, все-таки не за один день такое перевоспитание дается, но я буду очень, очень стараться. И разрешаю себя бить, когда снова налажаю.

Глава 24

Оля всхлипывает, у меня в носу щиплет от трогательности момента, Коля мой тоже глаза блестящие прячет. Не хватало, чтобы Маркус заголосил, и тогда мы получим целый комплект рыдающих Волковых.

Вытираю украдкой слезы и поворачиваюсь к Оле, которая уже вовсю ревет:

- Ну, что, милая, домой?

И только посмотрев прямо на свою невестку, понимаю, что бедная девочка плачет отнюдь не от счастья. Или не только от него.

Господи, да что ж случилось? Раскаявшийся муж на пороге с цветами в зубах, можно прощать и возвращаться обратно в семейное гнездо, идиллия же. Или нет?

- Ты не хочешь, - догадываюсь я.

Оля машет головой.

- Ты меня больше не любишь, - глухо и обреченно спрашивает Коля. Краски слетели с его белого, как простыня лица, и даже когда Оля снова машет головой, сын не успокаивается. – А что тогда, я не понимаю?

- Я боюсь, - всхлипывает бедняжка, и как маленькая, как запуганный ребенок, прижимается к Маркусу щекой. Дитя к дитю.

На секунду подумалось, что такой страх не может быть беспричинным. А еще, на задворках сознания появилась страшная, липкая как паутина мысль – а если Оля боится не абстрактного «домой» а вполне конкретного человека. Моего сына. Если он жесток с ней, если кричит, обзывает или даже, Боже упаси, поднимает на нее руку?!

Да бред же! Или нет?

Смотрю на своего ребенка, нет, на мужчину. Высокого, нескладного со смешной рыжей шевелюрой и не могу представить, чтобы он сознательно причинил боль своей жене. С другой стороны, до недавнего времени я не могла представить, чтобы мне изменял собственный муж. А оказалось… Так ли хорошо мы знаем тех, с кем живем?

Я вот не уверена. Зато точно знаю другое, если собственный сын окажется мерзавцем, значит сына у меня нет.

- Коль, думаю тебе пора.

- Мам, ты чего, - вопит великовозрастный мальчик, когда я выталкиваю его из квартиры и закрываю дверь. За спиной снова всхлипывает Оля.

Поворачиваюсь и смотрю ей прямо в глаза:

- Так, подружка, давай-ка шуруй на кухню. Вместо танцулек и парикмахерской нам бы с тобой сесть и поговорить по душам. Маркус, котик, ты голодный, кашу будешь?

По моим подсчетам, у нас есть где-то минут двадцать, пока Коля не вынесет дверь с петель. Терпение не самая сильная сторона моего сына, а я ведь даже не объяснила, почему выгнала его из дома. Так что тот стоит на пороге и тихо охере… недоумевает.

Пока Маркус перебирает пакетики с сахаром на столе, а Оля наматывает сопли на кулак, я ставлю на огонь кастрюльку с кашей. Внук любил манку, добавлю в нее шоколад и бананы, выйдет настоящий десерт. За работой нервы успокаиваются.

- Так что у вас случилось, - спрашиваю ровно, стараясь не выдать голосом, как сильно меня беспокоят все эти эмоциональные качели.

- Ничего, - всхлипывает Оля. И начинает рассказывать. Обычную, даже банальную историю.

Про вечно работающего мужа. Про то, как у Коли не хватает времени на Маркуса. Про встречи с друзьями и их красивыми, заколотыми ботоксом и гиалуронкой женами, которыми так восхищался мой не очень умный сын. Про кремы и сыворотки, чтобы хоть как-то соответствовать обществу, в которое Николай привел девушку из совсем другого мира. Про отсутствие внимания, нежности, секса. Последнее Оля произносит тихо и сильно краснеет. А потом, когда всплыла измена Волкова, а Коля занял не мою, а Стаса сторону, у Оли просто сорвало башню. И она решила, что если сейчас что-то не изменится, то лет через пять с ней случится все то же самое, что и со мной.