Белва Плейн - Пылающий Эдем

– Почему же я никогда об этом не слышал? – удивился Патрик.

– К нашему стыду, – сказал отец Бейкер, – мы никогда не говорили и до сих пор не говорим об этом в наших школах.

– Это старая история, – сказал Портер. – Теперь я уже отношусь к этому спокойно. Плотничаю помаленьку, когда есть желание, хожу на профсоюзные собрания, а всю тяжелую работу оставил молодым, – он откинулся на стуле. – Если бы я мог писать, я мог бы рассказать… но как передать на бумаге все мужество, страхи, кровавые жестокости тех первых лет. Я помню, как они депортировали членов «комитета бдительности». Я помню, как они прислали из Англии специальные войска для усмирения крестьян… Но хватит об этом. Лучше расскажите нам, чем вы собираетесь заниматься.

Пристальный взгляд не добавил Патрику уверенности, он ответил просто:

– Я ищу место учителя где-нибудь в деревне, хорошо бы неподалеку от Морн Блю.

– Вы действительно этого хотите? – Портер выглядел удивленным. – Я вырос в тех местах и в двенадцать лет покинул дом. В те времена там промышляли охотой на китов. Выставляли посты на скалах, и когда те видели кита, давали сигнал гарпунщикам. Теперь все изменилось. Думаете, вам будет трудно получить место?

– Их мало, я знаю. Но я хорошо подготовлен и уверен, что смогу принести пользу. Вот почему я так этого хочу, потому что я действительно верю, что смогу.

– Значит, вы идеалист, – сказал Портер.

Патрик сделал вид, что не обратил внимания на эти слова.

– У меня есть друг, отец моего лучшего друга – доктор Мибейн. Он поможет мне. У него большие связи.

– О, он знает Множество людей. И нужных тоже, – в голосе Портера явственно слышалась ирония. Тем не менее они пожали руки, когда Патрик поднялся, прощаясь. – В любом случае всегда буду рад помочь вам. Или если вам просто захочется поговорить. Я живу на Пайн-хилл, на той стороне бухты, там, где живет рабочий класс. На калитке табличка: «Клэренс Портер, плотник».

– Я думаю, – произнес доктор Мибейн, – что отец Бейкер или кто-нибудь из преподавателей мог взять тебя к себе ассистентом. Или что-то в этом роде. Сельская школа – это для тебя ступень вниз.

– Мне так не кажется. Разве иезуиты не говорят, дайте нам детей, которым нет еще шести?

– Ты можешь сделать больше, работая в средней школе.

– А сколько наших детей попадает в среднюю школу?

Доктор Мибейн взглянул на залив, где в солнечном свете сверкали белыми парусами две яхты.

– Там гораздо меньше платят, – сказал он.

– Мне нужно немного.

– Ты идеалист! Патрик засмеялся:

– То же самое сказал мне вчера Клэренс Портер.

– Откуда ты его знаешь?

– Он был у отца Бейкера, когда я зашел к нему.

– Понятно. Добрый пастырь – сочувствующий.

– Сочувствующий?

– Рабочим.

– Это хорошо?

– Конечно. Но люди такие разные. Портер всегда был злым человеком. Слишком злым.

– Есть от чего быть злым, не так ли? Или печальным. Знаете что, доктор? Иногда меня охватывает такая печаль, когда я думаю о нашей истории, длинной истории этой земли…

– Надеюсь, это не слишком ранит тебя. Ты очень молод. Если не сейчас, то когда наслаждаться жизнью? Я замечаю, что ты становишься слишком эмоциональным, Патрик.

Пробили часы. Их нежный перезвон как нельзя больше подходил к нарядной комнате, к подушкам с кистями, наваленным на софе, и крашеным перьям в хрустальной вазе на книжном шкафу. Когда-то он считал этот дом верхом элегантности. Теперь он смотрел на него другими глазами: он всего лишь стремился к элегантности.

– Кроме того, – с жаром заговорил доктор, – есть и другая история этого острова. Английская, французская. Та и другая кровь тоже течет в наших венах. Это гордое наследие: аристократы, гугеноты, спасавшиеся от резни.

Патрик молчал.

– Я всегда вспоминаю об этом, когда заседаю в Совете или другом присутственном месте.

Я отношу эту напыщенность к его возрасту, думал Патрик. Даже Николас отметил эту черту характера своего отца.

– Ситуация меняется к лучшему, даже больше, чем я мог себе представить. Мы скоро станем членом Федерации. Когда в 1932 году я участвовал в работе Представительной правительственной ассоциации, все, на что мы рассчитывали, – это всеобщее представительство в законодательных органах и расширение избирательного права. С тех пор я участвую в этой деятельности. Три года назад, в феврале 1956 года, я был в Монтего-бэй по приглашению из Лондона, чтобы обсудить доклад Комиссии Мойна и принять проект федеральной конституции. И за эти несколько лет мы так далеко ушли вперед! Я оптимист, Патрик, это единственный способ выжить… Ты не хочешь заняться политикой вместе с Николасом? Вдвоем вы составили бы неплохую команду.

– В этом смысле политика меня не интересует. Я учитель.

– Что ж, в таком случае подыщем тебе работу. Но тебе нужно немного отдохнуть. Хочешь, я помогу тебе вступить в клуб «Крокус»? Мы как раз недавно купили лодку для глубоководной ловли и… – Боюсь, для меня это слишком дорого, – пробормотал Патрик.

– Вовсе нет, ты бы удивился. Конечно, все эти клубные мероприятия выглядят довольно глупо. Что меня привлекает, так это теннис. К тому же там можно познакомиться с интересными людьми.

– Большое спасибо, но лучше сначала решить вопрос с работой, тогда…

– Я сделаю все, что смогу, Патрик. Я скучаю по сыну… ты можешь заменить мне его в этом году. А когда он вернется, вы будете у меня оба.

Я сужу слишком предвзято, думал Патрик, возвращаясь домой. У Мибейна есть свои слабости, а у кого их нет? Он должен быть благодарен этому человеку за его дружбу. И он действительно был благодарен. В то же время, доктор был маленьким человеком. Как и его дом, он словно стал меньше, в то время как Патрик вырос. Он помнил их обоих – дом и человека – большими и внушительными. Ничего этого не осталось.

Вот уже три месяца как он поселился в Галли, деревушке, прилепившейся к склону горы над морем. Он обосновался в убогом, состоящем из одной комнаты домике на сваях. Его ученики жили точно в таких же. Иногда, готовясь при свете керосиновой лампы к завтрашним занятиям, он вдруг испытывал прилив гордости за себя, за то, что он совершает такое нужное дело, и тут же гнал эту мысль, называя ее отвратительной, неверной и самодовольной. Тем не менее он все еще пребывал в восторженном состоянии духа, поскольку именно он стал первым, кто приоткрыл мир этим любознательным детишкам. Он ощущал себя великим экспериментатором, миссионером, прибывшим – и это было верно – из-за границы.

Как-то в субботу он отправился в Коувтаун за покупками, выпил пива, поискал отца Бейкера, но того не было, подумал о том, как хорошо будет, когда вернется Николас, побродил по улицам и очутился на дальней стороне гавани в районе, называемом Пайн-хилл.