Измена. Он не твой - Яна Мосар

в тень, туда, где меня не видно, где можно не верить, не чувствовать, не помнить.

Потому что верить ей – значит потерять себя.

Верить Яру – значит потерять доверие к жизни.

И сейчас я не знаю, кто из них врет, кто говорит правду, и в чем моя вина.

Но трещина уже пошла, и больше ничем ее не склеить.

Глава 26

– Это ты? – слова сами срываются с моих губ, хриплые, как сорванный с петли голос.

Марина резко вздрагивает, словно ее ударило током. Она смотрит на меня широко распахнутыми глазами, но быстро берет себя в руки и расправляет плечи, словно готовясь к бою.

– Что я? – переспрашивает холодно, поджимая губы и вытирая остатки слез ладонью, резко, почти грубо.

– Анна, это ты? – почти шиплю я, подходя ближе, словно пытаясь заглянуть ей в самое нутро. – Это ведь ты мне писала всю эту мерзость? Это ты присылала эти фотографии, Марина?

Она смеется – резко, коротко, как режет стекло.

– Ты больная! Совсем уже сошла с ума от своих подозрений! – Она отступает назад, почти задевая спиной дерево. Листья шелестят над ее головой, будто шепчут что-то тайное, скрывая правду.

– Ты мне в глаза смотри! – бросаю я, хватая ее за запястье. – Почему ты это делала? Ты хотела уничтожить нас? Ты же понимаешь, если это ты, то я…

– Что ты? – кричит она, вырывая руку с такой силой, что я чуть не падаю. – Что ты сделаешь, а? Ты уже все сделала! Ты веришь ему, а не мне! Ты всегда верила только ему, хотя я всегда была рядом! Всегда была твоей поддержкой, твоим плечом, на котором ты рыдала! И что? Ты выбросила меня, как мусор, потому что он тебе рассказал свою версию! Он! – голос ее становится резким, ядовитым, полным обиды и ненависти.

– Значит, это все-таки ты! – вырывается у меня, как удар, прямо в лицо.

Марина делает еще шаг назад, словно не веря, что я сказала это вслух.

– Ты знаешь, Даша, – начинает она, слова ее становятся медленными, едкими, будто яд, капающий с языка, – ты заслужила это. Заслужила, чтобы он тебе изменял, чтобы он плевал на тебя и ходил к другим женщинам. Ты сама отдала ему все – свою жизнь, свои мечты, свое достоинство! Ты сама поставила его выше себя. И меня ты выбросила, как ненужную вещь. Я, которая всегда была рядом!

– Ты была рядом и воткнула мне нож в спину! – я уже кричу, не замечая, как люди вокруг останавливаются, смотрят на нас, кто-то что-то шепчет, но мне плевать. Сейчас весь мир сжался до этой единственной точки, до ее лица – лица человека, которого я любила как сестру.

Марина вдруг выпрямляется, в ее глазах холод и пустота.

– Ты хочешь верить, что я Анна? Веришь, что я спала с ним, прислала тебе фотографии? Хорошо, Дашенька. Думай, что хочешь. Мне уже все равно. – Она делает шаг вперед, приближается, будто собирается ударить меня словами, которые готовит в своей голове. – Я потеряла лучшую подругу из-за того, что ты слушаешь не меня, а его. Теперь расхлебывай сама. Узнавай, кто эта твоя Анна. Мне плевать! – выплевывает последнее слово так, будто оно сжигает ее рот.

– Марина… – я хочу еще что-то сказать, но она резко разворачивается, ее пальто взлетает и задевает меня по щеке, словно удар.

– Надеюсь, тебе будет больно. Так же больно, как мне, – шипит она, снова резко поворачиваясь ко мне, и ее взгляд режет, как острое стекло. – Ты заслужила все, что с тобой происходит. Пусть он растопчет тебя так, как ты растоптала нашу дружбу.

Она разворачивается и уходит, оставляя меня стоять посреди аллеи, в полном оцепенении. Солнце ослепительно режет глаза, воздух становится густым и вязким, словно тягучий сироп. Я чувствую, как под ногами дрожит земля, или это я сама дрожу, теряя опору под ногами.

Вокруг все теряет очертания, расплывается, превращаясь в бесформенные пятна, и я стою, словно в коконе собственного отчаяния и боли, из которого нет выхода.

Марина ушла, и я понимаю, что ушла навсегда. Больше нет никаких мостов между нами. Только пропасть, бесконечная и глубокая, и кажется, она только что бросила меня в эту бездну.

И теперь я одна.

Без мужа. Без подруги.

Одна против всех, кто когда-то был моим миром.

Марина растворяется в толпе, а я все еще стою, будто меня прибило к земле. В ушах – пульс, в горле – железный привкус растерянности.

А если это правда была не она?

Фотографии могли отправить с чужого аккаунта. Родинку на плече мог "дорисовать" фильтр. Рубашку – купить в любом масс‑маркете. Ярослав на снимке и Ярослав в жизни – одинаково широкие плечи, одинаковый изгиб губ… но ведь у каждого мужчины есть двойник. Суеверная часть меня цепляется за это, как за спасательный круг.

А если все-таки она?

Марина плакала чересчур артистично. Слова о "приказал молчать" звучали так, будто их репетировали перед зеркалом. И все же… она столько лет была частью моей семьи: держала букет на нашей свадьбе, целую ночь сидела у реанимации, когда я рожала Катю, первой кинулась помогать, когда мы переезжали. Зачем рушить то, во что вложена половина жизни?

А если существует еще одна, та самая "Анна",– настоящая, о которой никто не знает?

Может, это не имя, а маска? Учетка‑фантом, за которой прячется любая, кто хочет оттяпать кусок чужой семьи: коллега Яра, клиентка, случайная попутчица? Я перебираю в голове женские лица: секретарша с ресницами‑опахалами, маркетолог из партнерской фирмы, соседка сверху, что "случайно" пересекается в лифте. Все вдруг кажутся чуть ли ни опасными хищниками, способными выставить меня на посмешище одним щелчком камеры.

А если Ярослав вообще ничего не путает – и правду сказал?

Он клялся, что не знает Анну Резник. Взгляд у него был твердым, без фальши. Он говорил, что отшил Марину. Но ведь вчера я видела, как его руки дрожали, когда он открывал рассылку с ее фотографиями. Дрожали от злости или от страха быть пойманным?

Внутри – черно‑белая шахматная доска. Каждая клетка – новая версия, каждый ход – сомнение. Я хожу туда‑сюда по аллее, как фигура без правил, и не могу решить, кто здесь король, кто ферзь, а кто пешка, обреченная на