Продайся мне - Анастасия Соловьева

гадкая пиявка, присасывается к телу и выкачивает из него все силы. Я радовалась, когда Гордеев провожал меня взглядом, но сейчас понимаю, что это совершенно ничего не значило. Он меня отпустил. Это конец.

Мне стыдно, что я не удержала язык за зубами и, прощаясь с начальником, говорила саркастическим ядовитым тоном. Зачем? Что я хотела доказать? Гордееву ведь плевать на меня.

Внезапно интерьер ресторана словно теряет чёткие очертания, музыка затихает, голоса редких посетителей больше не раздражают слух. Я перестаю дышать ещё до того момента, как понимаю, что происходит. Просто в одну секунду кислород покидает лёгкие, а в солнечном сплетении выстреливают фейерверки.

Где-то здесь, совсем рядом, находится Дамир. То есть Гордеев. Чёрт, зачем я вспоминаю его имя?

Превозмогая волнение и страх, я поднимаю голову, чтобы проверить, не разыгралось ли у меня воображение. Нет, он действительно в ресторане. Красивый, серьёзный, с незнакомой мне печатью усталости на лице. Он о чём-то разговаривает с официантом, в мою сторону не смотрит. Это хорошо, я могу сбежать, пока не поздно. Взмахнуть рукой, расплатиться за вино и сыр, спокойно выйти из ресторана. Я больше не работаю на Гордеева, нам не о чем разговаривать. Да и не захочет он со мной общаться после вчерашнего. Поэтому надо уйти. Сейчас же!

Нервно ёрзаю на месте, ищу взглядом своего официанта. Пальцы дрожат, я с трудом обхватываю ими бокал, чтобы допить терпкое вино. Ослепляющие картинки запретных воспоминаний набегают друг на друга, концентрическими кругами расплываются перед глазами. Порочно-тёмный взгляд Дамира, манящий изгиб его рта, расстёгнутая пуговица рубашки, сильные руки с выступающими венами. Пустой коридор, моя дрожащая ладонь в его волосах, заострённые скулы на красивом лице.

И звуки. Неприличные, пошлые, сбивающие с толку звуки. Они фантомной болью пронзают барабанные перепонки: мои тихие стоны и всхлипывания, шуршание одежды, низкий вибрирующий голос Дамира, патокой затекающий мне под кожу.

Ощущения настолько сильные, что от них сносит крышу. Доселе неизведанные, дикие, животные эмоции: восторг, лихорадочное волнение, радость, страх, жажда, ликование, исступлённое желание.

Я сутки подавляю глупые мысли и воспоминания, но как только вижу Дамира в ресторане отеля — теряю себя. Растворяюсь в потоке вчерашних картинок, звуков, ощущений. Закрываю глаза и еле-еле дышу, пытаясь справиться с эмоциями. Я была не готова к этому. Мне дурно, тяжело, а в груди тесно и жарко.

Не знаю, сколько минут я сижу в гипнотическом трансе, но в реальность меня возвращает предельно вежливый голос официанта.

— Вы будете ещё что-нибудь?

— Нет, спасибо. Принесите счёт, пожалуйста, — выдавливаю сиплым, каким-то не своим голосом.

Оглядываюсь. Дамир здесь. Сидит за столиком у окна, пьёт янтарную жидкость. Интересно, что там — коньяк или виски? Он вроде любит крепкий алкоголь, я же ни разу ничего сильнее вина не пробовала. Однако сейчас я настолько взвинчена, сломлена и разрушена, что, наверное, запросто бы опрокинула стопку водки.

Дамир предсказуемо не смотрит в мою сторону. Но он по-любому меня заметил: ресторан почти пустой, и все посетители здесь видны как на ладони.

Неужели всё действительно закончится вот так бездарно? Разве мог он целовать меня только ради проверки? Я помню неумолимый напор его губ, сорванное дыхание, щекочущее чувствительную кожу, ожоги от поцелуев, затуманенный похотью карий взгляд. И руки, блуждающие по моему телу, и влажный язык, сталкивающийся с моим в необузданном страстном танце. Назар ни разу меня так не целовал. Никогда. Я даже не подозревала, что мужское желание бывает настолько безумным и сокрушительным.

И о себе я многого не знала. Во время прелюдии с Назаром я чувствовала приятное тепло в животе, еле ощутимые мурашки на коже. А вчера меня снесло разрушительным цунами. И как я только осталась в живых после этого? И смогу ли я теперь заниматься сексом с Назаром, когда знаю, что бывает иначе?

— Спасибо, — благодарит меня официант, когда я расплачиваюсь за вино и сыр, к которому еле притронулась.

Пора идти. Сбежать от острой нехватки кислорода и невыносимо-сильных, почти болезненных эмоций, которые бушуют в груди, когда я вижу Гордеева. Он по-прежнему сидит у окна и пьёт то ли виски, то ли коньяк. Я в последний раз им любуюсь: тем, как чувственные губы касаются стакана, как при глотке дёргается его кадык, как длинные пальцы барабанят по столу.

Не знаю, зачем он ставил надо мной жестокие опыты, но вопреки всему я благодарна Дамиру за то, что две недели я жила насыщенной жизнью. Вчера, после поцелуя, и сегодня днём во мне пылала гордость, но сейчас её место занимает глупое желание оправдаться. Я не продажная девка, и почему-то мне хочется, чтобы он об этом узнал. Вряд ли он мне поверит, но так я хотя бы не буду винить себя за то, что могла сказать правду, но смолчала.

Встаю из-за стола и на трясущихся ногах иду к Дамиру. Когда до него остаются считанные метры, он наконец поднимает голову и впивается в меня нечитаемым взглядом.

Как же сложно, когда он так смотрит! Прочищаю горло и падаю в пропасть.

— Я согласилась на ваше предложение, потому что умирала от желания вас поцеловать. Мозгами понимала, что не должна этого делать, но это было сильнее меня… В любом случае, спасибо вам, Дамир Александрович, за то, что дали мне шанс на новую жизнь. Я это очень ценю. Прощайте.

У меня больше нет сил изображать железную леди, поэтому мой голос звенит и срывается на последнем слове. Я не смотрю на Гордеева, вряд ли смогу вынести его безразличие или, что ещё хуже, его недоверчивую усмешку.

Не оглядываясь, покидаю ресторан. Теперь это действительно конец. Но зато я чувствую себя немного лучше от того, что сказала Дамиру правду.

22

Назар не встречает меня в аэропорту, потому что у него внезапно возникают срочные дела. В последний раз смотрю по сторонам, тщетно пытаясь увидеть Гордеева в толпе путешественников. Его нигде нет. Наверное, мы разминулись, всё же людей из бизнес-класса выпускают первыми.

Вчера я долго не могла заснуть. Наивно верила, что Дамир придёт, постучится в мой номер и скажет, что я могу