Лаура Леоне - Тайная вина

— В чем дело? — спросила наконец Ли.

Он набрал в легкие побольше воздуха.

— Я не голоден.

— Странно. Час назад ты утверждал, что умираешь от голода.

— Нам нужно поговорить. Я… хотел рассказать тебе все это еще в полдень, но тут мы… слегка отвлеклись. Мне дьявольски трудно сосредоточиться, когда ты рядом.

Поняв, что разговор будет серьезным, Ли отложила в сторону вилку и приготовилась слушать.

— Это о том, что тогда произошло в Баррингтоне.

Ли неловко заерзала на стуле и опустила глаза.

— Я прошу прощения за то, что так упрямо настаиваю на своем, Адам, но ты должен понять, что все это непременно отразится на репута…

— Знаю, знаю. Но если честно, то сейчас меня гораздо больше волнует, как это отразится на наших отношениях. Мне кажется, что Вербена гораздо охотнее простит мне мой маленький обман, чем ты. А я хочу добиться именно твоего понимания.

— Можешь начинать, — хриплым от волнения голосом сказала Ли.

— Я попал в Барринтон потому, что у меня были лучшие баллы в Корнелле. И я не бездельничал, а много занимался, хотя и испортил отношения со многими профессорами на факультете. Баррингтонский университет считается престижным заведением, но его преподаватели — закоснелые и абсолютно лишенные воображения люди. Я знаю, что мы с тобой расходимся во мнениях о том, как следует писать исторические книги. Но я верю в правильность своего подхода.

— Я должна была давным-давно понять это, — тихо сказала Ли. Адам не походил на хитрого и ловкого писателя, использующего науку в своих корыстных целях.

— Когда я выбрал тему своей диссертации, то был полон энтузиазма. Моим научным руководителем назначили Мелькиора Браунинга. Мне пришлось долго убеждать его, что моя тема имеет научную ценность и что я смогу раздобыть необходимые достоверные источники. И я их разыскал. И убедил.

— И что же произошло дальше?

— Мы не смогли найти общего языка. Я считал, что его советы совершенно бесполезны. Он не мог ничего доказать, а лишь занимался пустым разглагольствованием. И я до сих пор убежден, что он заурядный демагог, у которого нет ни одной оригинальной мысли. Единственный человек, которого мне хотелось бы видеть в качестве своего научного руководителя, взял тогда творческий отпуск. Так что оставался один выход — заниматься самостоятельно. Что я и сделал. Мы практически не встречались с Мелькиором в последние восемь месяцев, пока я работал над тезисами. Я закончил работу в срок. Сдал все необходимые экзамены на «отлично». Оставалось лишь представить свою работу ученому совету и защитить ее. — На его лбу залегла горькая складка. — Мелькиор пролистал диссертацию и отказался рекомендовать ее к защите. Он буквально возненавидел мою работу. Пытался заставить меня выбрать новую тему и начать все сначала, теперь уже под его неустанным контролем с первого абзаца до последнего.

— А почему она ему так не понравилась?

Адам пожал плечами:

— Мне он назвал множество причин. Вероятно, он перечислил их и тебе. Со всей полагающейся аспиранту скромностью считаю, что он возненавидел ее новизну, оригинальность, живой, доступный язык, каким она была написана.

— И что же ты сделал? — спросила Ли.

— Я категорически отказался стать его последователем. Я много работал над темой и выразил в ней все свои самые заветные мысли. Я мог поручиться за каждое слово.

— И тогда ты подал заявление об уходе? Решил сдаться? Не очень-то на тебя похоже!

— Меня вызвали на заседание всего профессорского состава факультета и нескольких шишек из администрации университета. Они решили провести свое частное расследование. Расследование, представляешь? — Он всплеснул руками, все еще негодуя, хотя прошло столько лет. — Тема моего исследования уже не имела никакого значения. Внезапно я оказался в самой гуще смехотворных закулисных игр среди профессуры.

— И тогда ты написал заявление?

Он кивнул:

— Да, когда все решительно отказались даже взглянуть на мою работу. А на мой взгляд, все как раз и упиралось в нее. — Адам грустно посмотрел на Ли. — Я мечтал стать профессором истории с семнадцати лет. Я восхищался учеными типа твоей тети так же, как большинство подростков восхищаются звездами эстрады. Я хотел стать частью этой жизни, полной увлекательных исследований, тяжко завоеванных грантов, белых от мела досок в аудиториях, гудящих как улей общежитий… — Он пожал плечами. — Таким мне виделось мое будущее. Но я был уже вполне взрослым человеком, когда столкнулся с полным непониманием и безразличием.

— И поскольку ты завершил работу над диссертацией, то решил, что имеешь право называть себя доктором, — тихо подытожила Ли.

— Ничего подобного. Когда я покинул Баррингтон, то раз и навсегда распрощался с академическим миром. Был сыт им по горло.

— Тогда я не понимаю, как ты… почему Вербена…

— Я резко изменил свою жизнь. У меня не было даже степени, чтобы как-то оправдать проведенные в университете годы. И мне пришлось срочно искать способ зарабатывать деньги. Студентом я иногда подрабатывал на стройке и вначале снова вернулся к этому проверенному способу. И все это время пытался как-то упорядочить свою жизнь, найти новый стержень. У меня есть старый друг, который работает в издательстве в Нью-Йорке. Он и предложил мне переделать свою диссертацию в исторический роман, пробы. И обещал дать почитать его редакторам.

— И тебя опубликовали?

— Да. Конечно, мне повезло, что у меня есть знакомства внутри издательства. Но независимо от этого книга пришлась по душе читателю и очень хорошо раскупалась. Никто даже не ожидал этого. Так что, когда я принялся за «Протяни руку к скипетру», издательство «Лэвиш букс» предложило мне внушительный аванс и заключило со мной выгодный контракт. Я и не надеялся заработать такую сумму! — Он горько усмехнулся. — И тут Мелькиор и другие «великие умы» в Баррингтоне, увидев, что мои романы стали бестселлерами, а меня самого ждет бешеная популярность, сообразили, что я могу весьма подпортить их репутацию, если разоткровенничаюсь о том, как они по-свински обошлись с «блестящим молодым писателем-историком», которого вдруг все кинулись интервьюировать. Так что Мелькиор и его приспешники усмирили свою гордыню и тихо присвоили мне почетную степень доктора философии, чтобы как бы возместить мне ту степень, в которой они мне когда-то отказали — которую я, однако, честно заработал. Подсластили пилюлю, что называется.

— О небо! — охнула Ли полушепотом.

— Меня так и подмывало сообщить им в деталях, что они могут сделать со своей так называемой почетной степенью. Но видишь ли, эта степень очень много значит для моих родителей. Мой отец — простой сварщик, брат работает на стройке, а сестра — танцовщица. Я единственный в семье посещал колледж. И они так гордились мной и всячески старались помогать деньгами. Моя мать мечтала о том дне, когда сможет сказать: «Мой сын, доктор наук…» Вот я и решил, что они заслужили право гордиться своим сыном. Так что я принял эту степень и помалкиваю. Но Мелькиор Браунинг — единственный человек на земле, которому я не позволю обращаться к себе иначе как к «доктору» Джордану.