Маурин Ли - Под сенью каштанов

— Там тебе пришло несколько писем, — коротко бросил он.

— Настоящие, нужные письма или макулатура? — поинтересовалась Броуди.

— Откуда мне знать? Я не смотрел. Кстати, — язвительно заметил он, — тебе достаточно лишь заполнить нужную форму — и Почтовое управление станет пересылать твою корреспонденцию туда, где ты в данный момент находишься.

— Я знаю. — Броуди помолчала несколько мгновений, пытаясь найти нужные слова. Ей было очень грустно. — Почему мы стали такими, Колин? Ведь когда-то мы чудесно ладили друг с другом.

— Все течет, все меняется, и люди тоже, — расхожей фразой откликнулся муж, не отрывая взгляда от экрана. — Ничто не длится вечно. Все проходит, и плохое, и хорошее.

— Мир не настолько изменился, чтобы мы начали ненавидеть друг друга.

— Разве я тебя ненавижу? — Колин наконец-то выключил телевизор и повернулся к ней лицом. Он выглядел утомленным, осунувшимся и таким несчастным, что ей захотелось обнять его, прижать к своей груди и сказать, что у них все в порядке. Вот только в глубине души Броуди знала, что это не так. Далеко не так. Его отец стал лишь последней каплей. Решающую роль сыграло отношение Колина к их дочери, отношение, которое Броуди никак не могла понять и принять. Оно вызывало у нее настолько сильное неприятие и даже отвращение, что она больше не желала и не могла находиться с мужем под одной крышей. Странно, но именно так выразилась мать Колина о его отце, хотя мужчины были все-таки слишком разными. Колин вздохнул.

— Разумеется, я не испытываю к тебе ненависти, Броуди.

— Я тоже. — Она опустилась в свое старое любимое кресло с правой стороны от камина. Муж прикрутил газовую горелку, уменьшая пламя. Броуди обратила внимание на то, что все вещи в комнате — каминную полку, решетку, стол и прочее — покрывал слой пыли. Ей не хотелось заниматься уборкой в присутствии мужа. Это выглядело бы так, словно она старается уязвить его и доказать ему что-то, но ведь если бы она пришла тогда, когда он был на занятиях в школе, то здесь непременно торчал бы Джордж, его замечательный папаша. Броуди готова была держать пари, что Колин и не думает стирать свои рубашки и что у него скоро закончатся чистые носки, даже если их у него не меньше пятидесяти пар. Кстати, Джош не мог понять, почему его отец всегда хочет получать в подарок именно носки, будь то его день рождения или Рождество. Воротничок рубашки мужа тоже выглядел не слишком чистым. Броуди вдруг показалось, что Колин, должно быть, совершенно подавлен и разбит, раз не удосужился сменить рубашку, ведь обычно он очень щепетильно относился к своему внешнему виду.

Они долго сидели молча. Но это было не то уютное, дружелюбное молчание, хранить которое им когда-то было хорошо и покойно. Броуди пыталась найти нужные слова и вообще придумать, что же можно еще сказать, да и Колин, скорее всего, был занят тем же. Хотя, не исключено, он просто ждал, когда она уйдет, чтобы снова уткнуться в телевизор.

— Ты не возражаешь, если я заберу компьютер? — наконец спросила она. Колин так и не научился им пользоваться, всецело полагаясь на нее: Броуди печатала его заметки и искала нужную информацию с помощью «Гугл». — Я попросила провести в «Каштаны» широкополосный Интернет. Но ты всегда можешь обращаться ко мне, если тебе что-нибудь понадобится для работы. Ты даже можешь сам привезти мне компьютер, а заодно и взглянуть на дом, на то, каким он стал после ремонта.

— Забирай, что хочешь, мне все равно.

— Спасибо. — Броуди грустно кивнула.

— На что ты живешь? — внезапно поинтересовался Колин после очередной продолжительной паузы. Что-то здесь было неприятное, что покоробило ее, — не в самом вопросе, а в тоне, которым он был задан.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду деньги. На что ты живешь?

— На деньги с нашего общего счета, разумеется, — пояснила Броуди. — Квартиранты платят мне по двести фунтов в месяц, и завтра я надеюсь обзавестись третьей квартиранткой, последней, но не рассчитываю на многое, особенно после того, как мне придется оплатить все счета. Муниципальный налог на такой большой дом просто ужасен, да и стоимость водоснабжения, электричества и газа все время растет. Пришла весна, а сад очень запущен, и мне придется нанять кого-нибудь, чтобы привести его в порядок. — До недавнего времени арендная плата за «Каштаны» поступала на их общий счет, но теперь Броуди не вносила в него ни пенни.

— С нашего счета совсем недавно была снята очень крупная сумма, которую, как я полагаю, ты заплатила за то, чтобы привести дом в порядок. Или тебе кажется вполне естественным, — продолжал Колин все тем же неприятным тоном, — что при сложившихся обстоятельствах я должен и дальше содержать тебя?

— При сложившихся обстоятельствах… ах да, ты, наверное, хочешь сказать после того, как я ушла от тебя? — Внутри у Броуди похолодело. Неужели все зашло так далеко?

— Именно. Ты ведь еще молода, Броуди, и с легкостью можешь найти себе работу. — Голос Колина предательски дрогнул, как будто решимость ему изменила.

— Я хотела найти себе работу, когда Мэйзи поступила в университет, но ты отговорил меня. — Броуди поднялась на ноги. — Но завтра же я займусь этим вопросом. Тебе придется внести некоторые изменения, чтобы отныне счет принадлежал только тебе, а я открою новый, на свое имя.

— Подобная спешка ни к чему, я вовсе не настаиваю, чтобы ты все сделала немедленно. — Теперь в тоне мужа сквозило сожаление, словно он вдруг устыдился своих слов. Вероятно, он никак не ожидал, что Броуди так легко согласится, и полагал, будто она станет возражать и спорить. Но о чем здесь спорить?

— Пожалуй, мне лучше уйти, — со вздохом сказала она. — Где мои письма?

— На каминной полке, в корзине для писем.

Проволочную корзину для писем они приобрели во время отпуска, который когда-то провели в Греции. Тогда они были женаты меньше года, и Броуди еще не знала, что беременна Джошем. В корзине лежали четыре письма: два пришли от каких-то благотворительных организаций, одно — от лейбористской партии с просьбой возобновить членство.

— Тебе тоже такое пришло? — повернулась Броуди к Колину. Тот кивнул. Они оба вышли из партии в тот вечер, когда увидели по телевизору бомбежку Багдада, сочтя избранный способ демократизации Ирака очень и очень странным, чтобы не сказать больше.

На четвертом письме красовалась почтовая лондонская марка, а адрес был аккуратно написан темно-синим фломастером. У Броуди вдруг появилось тягостное предчувствие, что письмо как-то связано с Мэйзи. Она вскрыла конверт. Послание оказалось очень кратким.