Жозефина Харт - Грех

— Да, этот мир снов мне тоже хорошо знаком.

Я посмотрела на Даниэля. Он сидел напротив Элизабет.

— Элизабет, ты ничего не спрашиваешь о Чарльзе.

— Кто такой Чарльз? — Даниэль взглянул на Элизабет.

— Мой муж, — ответила она.

— А.

— Теперь он живет с Рут.

Она замолчала.

— Это тот человек? Который приезжал сюда?

Она провела рукой по губам, словно из ее уст вырывались мучительные вопросы.

— Чарльз приезжал сюда? Это был Чарльз? Мне нужно знать.

— Нужно? О, это словечко вполне в твоем стиле, Рут. И ты считаешь, что я непременно отвечу. Почему?

— Потому что ты… ты — Элизабет.

— Да. Ты всегда ждала от меня определенных поступков. Я кокетничала… Я кокетничала с тобой. Но теперь у меня свой путь.

Я снова почувствовала ее силу. То, почему она навсегда входила в жизнь окружающих ее людей. И почему они так тяжело переносили ее утрату.

— Чарльз навещает меня раз в год. Это наше личное дело.

Даниэль встал и подошел к Элизабет.

— Я не знал, что он ваш муж.

— Вы встречались с ним?

Я недоверчиво посмотрела на него.

— Нет. Однажды я видел его. В окно. Я вернулся слишком рано. Я обещал Элизабет оставить их наедине. Я не знал, кто он.

— И что же вы увидели?

Наступило молчание.

— Мужчину, стоявшего на коленях перед женщиной.

Это уже было. Мой отец — на коленях — перед ней.

— Она гладила его по голове. И прижимала его голову к животу. Они находились в таком положении… о, не менее получаса. А потом он уехал.

Я знала об этом. Но предпочитала не знать. Прошлое… такое предсказуемое.

— Чарльз говорил тебе обо мне?

— Да нет. Но я знала. Я… я знала, что его чувства стали глубже.

— Откуда ты могла знать об этом?

— Я знала.

— Почему ты ушла от него?

Молчание.

— Потому что, Рут… он принадлежит тебе. Каждому свое.

— Что ты имеешь в виду?

— У меня был Губерт. Мы были созданы друг для друга. Чарльз старался… но он не сумел. Наверное, я была слишком сурова с ним.

— А Даниэль?

— Мы не связаны никакими обещаниями.

— Я готов дать любое обещание. И сдержать его. Если бы только вы разрешили.

— Но я не разрешаю вам этого, Даниэль.

Он посмотрел на меня, словно пытаясь прочесть мои мысли.

— Вы думаете о телесном несоответствии, не правда ли, Рут? Я молод, а Элизабет нет. И о юных телах девушек. О том, почему я здесь. Тела. Ведь вы думаете об этом, Рут?

— Я не так банально мыслю, как вам кажется.

— Возможно. Что ж, позвольте мне рассказать вам о телах. О моем опыте. Я жил в Калифорнии. Я впервые влюбился, когда мне было пятнадцать. Она была очень красива. Высокая, с длинными светлыми волосами. Тонкой талией. Талия переходила в нечто, напоминавшее чашу. Узкие бедра, туго натянутая кожа живота, светлые завитки на лобке. Я рисовал ее. У меня был, как это принято говорить, «глаз на натуру». Она стала моей первой «натурой». Я поклонялся ее телу каждый день, и мне казалось, что так будет вечно. Но потом я встретил Оону.

У Оону были короткие тонкие черные волосы. Она была небольшого роста. Ее груди находились в диспропорции ко всему телу. Я не мог выкинуть их из головы. До тех пор, пока не увидел Катрин.

Он провел рукой по волосам. Улыбнулся нам. Он был… молод.

— Катрин была сложена атлетически. Наполовину француженка. Карие глаза, черные волосы, тренированное тело. Знаете, такое ладное тело. Ничего лишнего. Она все время смеялась. Это все, что я помню о ней. Но ее тело… его нельзя забыть. С пятнадцати лет передо мной прошло множество… тел юных красавиц. Я знаю в этом толк. Тела. Стремительный натиск безумного наслаждения.

— И что же было потом?

— Потом наступает алчность.

— Что?

— Алчность. Жажда новых тел. Новых игр. Игр во власть. В отказ. Напускная ревность. В юности все стремятся заглотить порцию возбуждающих средств.

Я почувствовала усталость. Чарльз на коленях перед ней. Невыносимая боль.

— То, что говорит Даниэль, не так уж важно. Когда-нибудь он уедет.

— Ты очень хочешь этого, Рут? Чтобы меня снова бросили? Когда же ты наконец успокоишься? Когда я умру?

Возможно.

— Ты словно ребенок, Рут. Тебе хочется ломать то, что ты не можешь сама построить. Привычка к разрушению портит все, что было и есть в тебе. Ты уничтожишь и то, что имеешь сейчас. То, что связывает тебя с Чарльзом. Потому что тебя приводит в ярость его хрупкая привязанность ко мне.

В ее взгляде были любовь и жалость. Ее бессмысленная, данная от природы доброта рвалась наружу.

Моя застарелая ненависть подступила к горлу. Мне хотелось жалить ее слезами. Снова. И смотреть, как она оплакивает своего Губерта. Снова. И видеть, как она горюет, потеряв Чарльза. Снова. Как ее раздирает боль, которой она одарила меня — в тот день, когда ее сын утопил моего.

Если бы я могла убить тебя, Элизабет, я бы сделала это. Я сделала бы это. Если бы я могла выбрать для тебя смерть. Если бы я могла задушить тебя, я бы сделала это. Если бы я могла вонзить в твое тело нож, я бы сделала это. Если бы я могла застрелить тебя, я бы не промахнулась. Я смотрела бы на твою агонию и наконец освободилась бы от тебя.

Со мной что-то случилось. В голове шумело. Крики, пронзительные, резкие, мешали мне слышать ее слова. Лицо Даниэля застилала красная пелена, которая рывками надвигалась на меня. Во рту появился какой-то ядовитый привкус… Я, крича, бежала по коридору. Я искала выход. Какая-то неведомая сила сотрясала мое тело. Мои кости расплавились. Элизабет и Даниэль пытались собрать жидкость, которая текла на пол. Моя оболочка лопнула на множество кусков. Выкидыш. Я выкинула сама себя. Красное стало черным. Стефан и Вильям снова тонули. Второй раз. О, как это жестоко. Вода опять поглотила их. О, мальчики! Мальчики. Они кричали: «Не надо!» Неужели они тонут в моем расплавившемся теле? Под силу ли кому-либо вычерпать эту жидкость? Сделать хоть что-нибудь? Послать лодку? Что-то, что удержит меня. Соберет воедино. Слова, снова слова. В них тонут крики. Я не могу, я не хочу говорить. «Я не виновата». Я могу сказать только это.

Другие слова пробиваются на поверхность. Останови их, Рут. В ужасе я выплевываю яд ей в лицо. Я заношу руку, чтобы ударить ее. Оружие. Мне необходимо оружие. Я хватаю нож со стола. Я вижу ее глаза… воплощенная боль. И воплощенная любовь. Воплощенная доброта. И направляю лезвие к себе. Кончено. Наконец-то.

За моей спиной вырастает юноша. Он отнимает у меня нож. Он крепко держит меня. Мы неуклюже падаем, катимся по полу. В конце концов ему удается подмять меня. Я успокоилась.

Он — этот мальчик — сокрушил мое безумие. Я чувствую жар, исходящий от его живота. Он удерживает меня своими длинными ногами. Его руки подчинили меня. Он гладит мое лицо и шепчет: