Наталия Терентьева - Синдром отсутствующего ёжика

Ознакомительный фрагмент

– Вот лошадь какая, а? – засмеялась она. – Уже восемьдесят килограмм нажрала, представляешь? А в тебето небось и сорока нет?

– Да ладно. Пятьдесят пять уж точно.

– Сашка, ты знаешь чего… – Ленка прокашлялась. – Ийку свою назад не зови. Перетерпи. Пусть покусает там у мачехи камнейто, другого та не даст, уж точно. Я вот чувствую просто – сама придет обратно.

– Ох, не знаю… – Я покачала головой. – Придет, вся разочарованная, оплеванная, униженная… И зачем ей эти мачехины, как ты выражаешься, камни?

– Это не я выражаюсь, это в сериале одном, ну таком, знаешь… – Ленка пренебрежительно махнула рукой, – в бразильском! Я не смотрю его. Иногда только! Там мачеха одна, зверская тетка, красивая, но просто тварь, все в блюдо… както называется… забыла… мачача… мучача… ну, в общем, вроде лечо с колбасой – камешки подкладывала… А падчерица все зубы крошила – один за другим. Вот и твоя тоже… Нет, ну не понастоящему, а… Понимаешь, да?

– Да понимаю я, Лен. Ухо бы свое дала отрезать, чтобы она ни камней, ни пирожков у Марины этой не ела… Падчерица! Да что за ерунда… Я жива, здорова, а дочь с мачехой живет…

– Ухо не надо! Лучше пианино мне отдай, а я чтонибудь придумаю, – авторитетно заявила Ленка и не удержаласьтаки, достала свою бутылку водки. Умоляюще глядя на меня, быстро хлебнула из нее и, даже не охнув, проглотила, не запивая и не заедая ничем. – Кстати, ты не думай, я пианино не пропью, – добавила она, глубоко и с удовольствием вдыхая морозный влажный воздух.

– Нет? – переспросила я, видя, как с каждой секундой напряженное Ленкино лицо разглаживается, а в глазах появляется очень характерный чумоватый блеск.

Я помню до сих пор, как однажды Ленка, только еще начинавшая усиленно прикладываться к горькой, напилась на встрече класса и стала подбрасывать хрустальные стаканчики из хозяйского сервиза. Когда стаканчики у нее отобрали, Ленка стала подбрасывать хозяина, маленького Яшу Исайкина, высоко подбрасывать и ловко ловить… Года через два после встречи класса и Ленкиных крепких объятий Яша наконецто получил разрешение уехать в сумрачную Германию. И как не побоялся, что возьмут и вернутся прежние времена, летто прошло – всего ничего… И за ним, талантливым, изящным, умным, побегут сильные смелые парни, побегут, не рассуждая, с однойединственной надеждой: поймать Яшу и уничтожить, вместе с другими его головастыми сородичами, чтото другое знающими о жизни, что никак не дает покоя тем, кто не знает…

– Нет, не пропью, – подтвердила Ленка, еще глотнула, уже поменьше, громко выдохнула, закрутила бутылку и бросила ее в пакет. – Все!

– Напилась? – засмеялась я.

– Ты не смейся! Когда я говорю «Все!» – значит, все. Я норму свою знаю, на улице никогда не упаду.

Ой ли, подумала я. Тут процесс неконтролируемый. Сейчас не упадешь, а через два года… А младшему сыну только семь лет…

– Не упаду И пианино не пропью, – упрямо повторила Ленка. – Я ничего не пропиваю из дома. Я ж не запойная. Пью каждый день, но понемножку, понимаешь? Ну что ты прямо! Сама ж врачиха, должна знать – это разные вещи!

– Лен, я детский врач, – ответила я со вздохом. Я уже начала жалеть, что пустилась с ней в долгие разговоры. Нашла кому рассказывать… Молчаламолчала – и рассказала.

Я часто замечала – то ли некоторые мысли мои имеют четкую форму и материальную природу и тут же непостижимым образом залезают в чужую голову, то ли простонапросто у меня все написано на лице. Вот и сейчас Ленка посмотрела на меня и спросила:

– Жалеешь, да, что поделилась со мной? Не жалей. Я – могила. Трепать не пойду. И помогу в случае чего. Ты зови, не стесняйся. Шкафы передвинуть, потолки помыть, да и вообще…

– Ладно… Ты беги. Автобус идет.

– Позвонишь насчет пианино?

Я кивнула и, услышав звонок, достала телефон. Звонила мама маленького Гриши, Лиля.

– Александра Витальевна…

– Да, здравствуйте, Лиля.

– Я хотела попросить вас… если можно… Вы Гришу к себе сегодня не сможете взять? А то соседи уехали. Надька, подружка моя, разболелась, и все у нее болеют… А у меня, понимаете, сейчас ремонт…

– Да, я понимаю, Лиля.

– У меня… – Лиля прокашлялась. – Ну, буквально на один день ремонт! Краской дышать нельзя…

– Конечно. А как Гриша себя чувствует, нормально?

– Да вроде хорошо.

– Вы на консультацию его в Филатовскую не свозили? Я вам направление давала.

– Ннет пока. У нас же ремонт… Мне кроме вас некого попросить… – В Лилином голосе звучала такая искренняя надежда… Она замолчала, и я слышала в трубке ее быстрое дыхание.

– Я понимаю. Хорошо. Когда вы приведете его?

– А вы не можете его забрать? А то я не знаю, где вы живете…

Я вздохнула.

– Да, конечно. Я позвоню, когда закончу обход.

– А… а прямо сейчас не можете?

Вдруг снова вышло изза облаков солнце и так ослепительно засияло, что смотреть широко открытыми глазами стало просто невозможно. Я чуть отвернулась от солнца и ответила Лиле:

– Я приду через час.

Глава 7

Я решила зайти к сильно болеющей девочке – как раз подошла к ее дому, и еще в пару квартир, что поближе. Потом взять Гришу и отвести его к себе домой, покормить – только надо подумать чем – и затем уже закончить обход. Денег на продукты у меня почти не осталось, но придумать чтото можно. Есть коечто в морозильнике, есть всякие овощи, можно быстро сварить суп.

Купив в киоске свежий рижский хлеб, я сразу отломила мягкую ароматную горбушку и быстро ее съела. Кажется, я давно сама ничего не ела. Утром в кабинете я пила чай с конфетами из детского подарка, который остался с Нового года – ктото принес мне в качестве новогоднего оброка. Хочешь не хочешь, а врачу и учителю тащи все, что есть, похожее на подарок…

Хлеб показался мне вкусным невероятно. Странно. Чтото, похоже, произошло в природе. Или во мне. Я не успела подумать, что именно, потому что снова раздался звонок телефона.

– Александра Витальевна! – быстро и, мне показалось, весело говорила Лиля. – Это Лиля. Гриша будет стоять внизу, с пакетом. Хорошо?

– Где внизу, Лиля? – Я даже остановилась.

– Ну… у подъезда… Просто сейчас начинают красить…

Я просто не могла представить себе того маляра, изза которого Лиля так уж решительно расправлялась с Гришей. Наверно, стоящий маляр.

– Тогда лучше в подъезде, Лиля. Пусть ждет меня внизу, у почтовых ящиков.

– Хорошо! – очень обрадовалась Лиля и даже засмеялась. Смех у Лили был красивый, переливчатый. Редко кто сейчас так смеется – долго, громко и не обращая внимания, смеются ли остальные. Значит, она не рассчитывала на мое быстрое согласие? Может, и не надо было так сразу соглашаться? Что вдруг за срочная маляркаштукатурка такая… А если и правда дышать нечем в квартире и кроме меня некому позвонить? Разве так не может быть? Это мне хорошо было, мои родители всегда соглашались помочь с Ийкой, когда та была маленькая. А когда у тебя одна пара рук и ног, и надо все успеть, все сделать…

Конец ознакомительного фрагмента