Когда развеются миражи - Оксана Хващевская

засосало. На мгновение чувство реальности оставило ее, и снова Юля была пятнадцатилетней девчонкой. И тот кошмарный сон, который так часто преследовал ее по ночам, опять вернулся. И как наяву Шарапова чувствовала тошнотворное омерзение, ужас, охвативший ее детское сознание, и тот факт, который никак не желал укладываться в голове: папа вовсе и не папа ей. Он чужой, не родной. Он не любит ее, нет, любит, только не так, как полагается отцу любить родную дочь.

Вскочив из-за стола, Юлька бросилась к двери с единственным желанием убежать. Укрыться в одной из комнат, закрыться в шкафу, забраться под кровать, затаиться, чтобы Шарапов никогда ее не нашел. Животный страх почти лишил рассудка. Девушка схватилась за ручку двери, распахнула ее и увидела, как импозантный мужчина среднего возраста закрывает за собой входную дверь и оборачивается. Их взгляды встретились всего на мгновение. Легкая улыбка коснулась его губ. Девушка отпрянула и, закусив нижнюю губу, поняла, путь к бегству отрезан. И на то, чтобы взять себя в руки или просто попытаться изобразить спокойствие, у нее есть несколько секунд.

Она захлопнула дверь и почти бегом бросилась к столу. Усевшись на стул, спрятала руки под столешницу. Шарапов ни за что не должен видеть, как они дрожат. Он не должен знать, что она его боится. Сцепив пальцы в замок, девушка постаралась унять дрожь. А мужчина уже входил в кабинет.

— Здравствуй, Юля! — кивнул он, с восхищением оглядывая дорогую отделку и антикварную мебель кабинета. Ему, архитектору, это, безусловно, было интересно. Плотно прикрыв за собой дверь, Шарапов уверенным шагом направился к столу, и, не дожидаясь приглашения, уселся на стул. Небрежным движением расстегнул пуговицы на дорогом пальто и закинул ногу за ногу.

— Чем обязана? — холодно и бесстрастно спросила Юля, и ни один мускул не дрогнул на ее застывшем, словно маска, лице. Только пальцы она сжимала все сильнее, до боли впиваясь ногтями в ладони, но почти не чувствовала этого. Знала, если разожмет их, от напускного спокойствия и невозмутимости не останется и следа.

— Зачем ты мне грубишь? — вскинул брови Шарапов. — Почему бросаешь трубку, что за мужчина отвечает вместо тебя?

Голос его звучал вкрадчиво, почти ласково, а у Юльки мурашки бежали по телу. Качнувшись вперед, он оперся о столешницу и сцепил руки в замок. Шарапов всматривался в ее лицо, вбирая каждую черточку.

— Ты стала настоящей красавицей, впрочем, я знал, что так оно и будет. Еще в младенчестве ты напоминала бутон, который с каждым годом, приоткрывая лепестки, обещал превратиться в королевскую розу.

— Ты зачем пришел? — перебила его Юлька, которой невыносимо и гадко было слушать все это. Как же она его ненавидела!

— Я говорил тебе по телефону! Я соскучился. А еще нам нужно поговорить!

— Я не хочу с тобой разговаривать и видеть тебя тоже не хочу! Ты мне никто, и я тебе ничем не обязана, тем более сейчас, когда вы с матерью разводитесь. Претворяться не имеет смысла!

— Зачем ты так? Мы ведь с тобой не чужие! И у меня есть к тебе предложение! Ты знаешь, почему мы с Мариной разводимся?

— Нет, и знать не хочу! — поспешно ответила девушка, в душе желая только одного — его ухода и прекращения этого разговора, одновременно догадываясь, что вряд ли это случится так скоро.

— А мне кажется, ты обо всем знаешь! Я не мог с ней больше жить, потому что она давно стала мне чужой. Более того, она никогда и не была мне близка! Я всегда чувствовал какую-то отстраненность, недоступность. Марина меня никогда не любила по-настоящему. А ты… Я не могу больше жить без тебя! Я знал, пока я с ней, моей ты не станешь! Теперь она не стоит у меня на пути, и мы можем быть счастливы. Юля, я ждал этого столько лет. Поехали со мной в Минск! Зачем тебе здесь оставаться? Такая красавица, как ты, заслуживает большего, чем эта жалкая деревенька. Послушай, у меня есть деньги, мне предложили хорошую работу в столице! Я окружу тебя роскошью, ты будешь жить как королева… — в его глазах, устремленных на нее, горел какой-то сумасшедший огонь. И Юлька, холодея от ужаса, вдруг поняла, он на самом деле болен, повредился умом на почве эротических фантазий.

— Уходи! — едва смогла вымолвить Шарапова, чувствуя, что ее трясет. И как бы сильно она не сжимала пальцы, это едва ли могло помочь. — Уходи немедленно или я вызову охрану! Я никуда с тобой не поеду! Я ненавижу тебя! Презираю! И не могу видеть!

— Юлька, да ты послушай… — Шарапов встал с кресла и, стремительно обойдя стол, приблизился к ней.

Девушка тоже вскочила, намереваясь бежать без оглядки. Но мужчина схватил ее за руку, и от прикосновения его холодных пальцев остатки самообладания покинули ее.

— Пусти меня! — закричала она и, теряя голову от страха и омерзения, набросилась на него с кулаками.

Он хватал ее за руки, пытаясь удержать, успокоить, прижать к себе, а она отбивалась, царапалась, как дикая кошка, пытаясь увернуться, вырваться и убежать.

— Пусти меня! Пусти! — слезы катились по щекам, всхлипы и рыдания вырывались из груди. Конечно, она не думала сейчас о том, что их могут услышать.

В какой-то момент чувство реальности покинуло Юлю. Она снова была пятнадцатилетней девочкой, юной, доверчивой и ранимой. Ребенком, которому так жестоко разбили сердце, ранили душу, наплевали, растоптав беззаботный мирок похотливым взглядом и нечаянными прикосновениями.

— Я ненавижу тебя! Ты чудовище! Мерзкое, похотливое чудовище! Убирайся вон! Немедленно выметайся отсюда! Не трогай меня! Не смей меня трогать! — ее крик срывался на шепот, но она продолжала отчаянно сопротивляться.

— Успокойся, пожалуйста, успокойся! Тебе будет хорошо со мной! Я тебя знаю. Я знаю, что тебе нужно! Я не дам тебя в обиду! Ты привыкнешь, будешь моей! — шептал Шарапов словно в бреду.

Силы были неравными. И ему все же удалось скрутить ее и зажать рот. Удерживая ее руки за спиной, он прижался к ней.

— Все! Все, ну перестань, малышка! — уговаривал он, все так же ласково и вкрадчиво шепча. — Все будет хорошо!

А Юлька дергалась, не оставляя попыток вырваться, что-то мычала, вертела головой, не обращая внимания на боль, которую причиняли его пальцы, железными клешнями впивающиеся ей в руки.

— Что за истерика? Тебе ведь не пятнадцать! Брось этот детский сад! Ты уже взрослая, у тебя ведь были мужчины. Я не причиню тебе вреда! Наоборот, сумею доставить удовольствие! Тебе будет хорошо. А матери и сестре совсем не обязательно знать, что мы вместе! Для них