Юрий Перов - Прекрасная толстушка. Книга 1

Глаза его затуманились сладкими воспоминаниями. Но меня в них уже не было.

Задав Илье несколько наводящих вопросов, я окончательно убедилась, что никакого письма он мне не писал, хотя причин для этого у него было больше, чем у кого бы то ни было…

С тех пор как мы расстались, он был три раза женат, и, по его словам, все три раза удачно. Что он имел в виду и почему все-таки разводился, я выяснять не стала. Был он женат и сейчас. Показал фотографию молодой и, на его взгляд, красивой жены. Я сдержанно одобрила его вкус.

После второй бутылки шампанского он мне намекнул, что был бы не против реставрировать наши отношения.

— А что скажет по этому поводу твоя жена? — спросила я.

— А мы ее не пустим в этот уголок моей жизни, — беззаботно сказал он. — К тому же ты была раньше ее. Важно только твое согласие…

— Там видно будет, — уклончиво ответила я. Потом отпила добрый глоток шампанского и решилась. — Судя по тому, как мы оба дружно уклоняемся от вопроса, почему мы расстались, об этом стоит поговорить прежде чем затевать что-то новое… Не так ли? И потом, меня очень волнует, что дало тебе повод думать, что меня давно нет в живых…

— Как, ты еще не врубилась? — вскричал он и словно помолодел лет на сорок.

— Нет, — неуверенно ответила я, чувствуя себя дурочкой.

— Да ладно тебе… — Он недоверчиво махнул рукой. Потом нахмурился. — Впрочем, если не хочешь об этом говорить — не надо, это твое полное право. Но я тогда чудом избежал Колымы или чего похуже.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — пожала плечами я.

— Только не надо делать из меня идиота… Я, к счастью, тогда вовремя обо всем догадался. Или ты предпочла бы, чтобы я за свою любовь взошел на костер? Нет? Я к тебе тогда очень хорошо относился, можно сказать, любил и даже подумывал о женитьбе, но насчет костра — уволь! У меня были другие жизненные планы.

— Ты только не злись, но я все равно ничего не понимаю, — сказала я, начиная догадываться, к чему он клонит.

— Ну хорошо. Ты хочешь подробностей моей трусости. Пожалуйста. Только учти: я не считаю это трусостью. Это и не является трусостью. Если бы я хоть как-то мог повлиять на события, я бы попробовал, но такого шанса у меня не было.

Он замолчал. Взволнованно прошелся по комнате и заговорил, вспоминая:

— Однажды, провожая тебя домой, я увидел его машину и не придал этому значения. Только поежился, так как машина эта мне была слишком хорошо известна. Мне ее однажды показал Дуб. Его дядька работал где-то в органах. Она обогнала нас и притормозила чуть подальше. Потом я повел тебя до двери, потом мы целовались, а спускаясь по лестнице, я столкнулся со здоровенным типом. Он был в сером габардиновом макинтоше, в серой шляпе, и физиономия у него была лошадиная. Нижняя челюсть безобразно выдавалась вперед, а надбровные дуги нависали над глазами, как у гориллы. Он внимательно посмотрел на меня своими маленькими, глубоко запавшими глазками, словно хотел запомнить навсегда.

Я тогда не придал этому никакого значения, но машину и этого человека все-таки запомнил.

В следующий раз я увидел, что эта машина с тем же шофером, только без шляпы, медленно, в некотором отдалении следует за нами по Собиновскому переулку. Тут уж у меня натуральные мурашки побежали по спине и волосы на голове зашевелились.

Я ничего не стал тебе говорить, полагая, что следят за мной. Хотя предполагать, что за мной следит лично Лаврентий Павлович Берия или даже его личный шофер, было несусветной глупостью. Но у страха глаза велики, и тут уж ничего не поделаешь…

Потом однажды я шел мимо твоего дома и решил без звонка зайти за тобой, так как достал билеты на Ружену Си- кору. Тебя не было. Бабушка твоя встретила меня приветливо, как всегда, и попыталась напоить чаем. Она и сама беспокоилась, так как ты должна была вернуться из школы полтора часа назад.

Мы позвонили Татьяне. Она сказала, что в самом конце последнего урока в класс заглянул директор школы и зачем- то позвал тебя. Она решила, что он позвал тебя обсуждать театральные костюмы для первомайского вечера, как это уже случалась. Она знала, что это надолго, и, не дожидаясь тебя, пошла домой.

Какое-то тяжелое предчувствие кольнуло меня. Но я не стал пугать бабушку и, отказавшись от чая, пошел домой.

Когда я отошел от твоего дома на приличное расстояние, какое-то шестое чувство заставило меня оглянуться.

К твоему дому бесшумно подъехал тяжелый черный автомобиль и остановился. Сперва открылась шоферская дверца и из нее вышел тот, похожий на гориллу, с лошадиной челюстью. Он спереди обогнул автомобиль, подошел к задней правой дверце и открыл ее. Оттуда вышла ты и оглянулась по сторонам. Меня, слава Богу, ты не заметила и скрылась в подъезде. Человек в шляпе сел на шоферское место, и машина уехала. Спутать тебя с кем бы то ни было я, как ты понимаешь, не мог.

Илья облизал пересохшие от прошлого страха губы и продолжал:

— Ситуация тотчас сделалась прозрачной. Среди нашего кружка — да ты, наверное, и сама слышала — ходили легенды о том, что Берия разъезжает по улицам в этом самом автомобиле и похищает женщин, которые ему понравились… Ходили также разговоры об известных актрисах и балеринах. Но те пребывали в полном здравии и благополучии, а вот молоденькие, никому не известные девушки с полными ножками — таков был его особый вкус — в конце концов пропадали без следа. Защитить тебя, как сама понимаешь, я не мог. Конкурировать с Лаврентием Павловичем тоже было бессмысленно. Я отошел в сторону.

Он замолчал. Потом спросил меня, глядя прямо в глаза:

— Ну, что скажешь?

— Какая все это глупость! — в сердцах сказала я. — У тебя есть коньяк или водка?

— Конечно, есть, — сказал он и, достав из бара бутылку коньяка, налил в подставленный мною фужер, из которого я только что пила шампанское.

Я залпом выпила, не почувствовав ни крепости, ни вкуса, перевела дыхание и сказала:

— Это страшная глупость и совпадение. В тот день его шофер, Николай Николаевич, рассказывал мне о моих родителях и передал письмо от отца. Он обещал похлопотать о папе. Наркома я увидела только через месяц. И все это время сходила с ума от того, что ты бросил меня, от этой чудовищной несправедливости.

Надо ли говорить, что Илья никаких букетов и колец мне не посылал и никаких писем не писал.

Но это меня не сильно огорчило. Я была довольна и тем, что сыграла в его жизни заметную роль и роль эта оказалась, к счастью, положительной.

Мы расстались друзьями.

ЧЕТВЕРТЫЙ (1952–1953 гг.)

Как я уже говорила, моего папу, которого я всю жизнь считала просто маминым знакомым, посадили по делу врачей-отравителей, а мама, как жена декабриста или как настоящая русская женщина, поехала за ним в Магадан, где вскоре начала работать по специальности и, насколько это возможно, поддерживать Льва Григорьевича материально и морально.