Анна Берсенева - Полет над разлукой

К тому же Ксении сегодня не было, работал Антон, который еще с вечера заявил:

– Хотите, девки, – напивайтесь, мне по барабану. Только чтоб бабки – копейка в копейку, я за вас свои докладывать не собираюсь!

Насчет сдачи и прочих денежных дел Людка была тверда. Видно, работа в холодной палатке приучила ее безошибочно считать деньги при любом градусе внутри и снаружи. Рассчитывая последнего мыдлона, она двумя руками держалась за стол, глаза у нее были мутные, но, когда он попытался всучить вдвое меньше денег, чем полагалось по счету, Людка протянула руку к мятому комку у него в кулаке и ловко вытащила нужную купюру. Тот даже восхитился ее виртуозностью.

– Ну, держи, девушка, на шампанское тебе, – икнул он, протягивая чаевые. – С Новым годом!

А в общем-то все было как всегда, несмотря на Новый год. Наверное, потому-то и было так тоскливо.

– Закончила, Алечка?

Рома снова оказался рядом с нею. Но на этот раз она только отметила про себя, что говорит он не «кончила», а «закончила», и это тоже придает его речи оттенок если не благородства, то хотя бы правильности.

Выглядел он теперь не очень свежо: все-таки ночь провел в громыхающем зале, да и выпил, наверное. Маленькие капельки пота поблескивали на лбу, круглое лицо казалось слегка помятым. Но глаза были устремлены на Алю с прежним ожиданием. И на ногах он держался твердо, и отставать от нее, судя по всему, не собирался.

– Знаешь что, Рома… – начала Аля.

Но тут в разговор вмешался бармен Антон.

– Девочки, девочки! – Он захлопал в ладоши, как будто созывал цыплят. – Зовите там, с кухни! Надо и нам теперь это дело отметить, что ж мы, не люди? Алька, давай, давай, посылай мыдлона на хер! Или это кадр твой? – поинтересовался он. – Тогда приглашай за стол, чего он тут встал, как член?

Это тоже происходило не впервые: персонал часто устраивал утренние посиделки, «чтоб расслабиться после трудовой ночи». Обычно Аля отговаривалась тем, что ей надо в институт. Но сегодня отговариваться было нечем. Даже на Рому сослаться было невозможно: его ведь тоже пригласили.

Не то чтобы ее беспокоило мнение коллектива, но и держаться с откровенным высокомерием она не привыкла. Вздохнув, Аля сказала:

– Рома, я с ребятами посижу.

– Я тоже, – без малейшего смущения откликнулся он. – Не помешаю, надо думать.

Народу собралось много: звукореж, осветители, рабочие, официантки и посудомойки. Все устали за ночь, поэтому выпивка подействовала мгновенно. Да и едва ли кто-нибудь, кроме Али, отказывал себе в этом удовольствии в течение ночи.

Под общий гул Аля украдкой разглядывала Рому – просто потому, что не было более интересного занятия.

Собственно, разглядывать-то было нечего: в его внешности не было ничего такого, что она не успела бы разглядеть за время их недолгого знакомства. Разве что глаза у него были выразительные. Но, задумчиво глядя в эти небольшие темные глаза, Аля размышляла только: собачьи они или скорее телячьи?

Вдруг она представила, как выглядит со стороны во время подобных размышлений – с элегическим взглядом, поволокой на глазах – и прыснула, как школьница на уроке. Рома посмотрел недоуменно, и она улыбнулась ему, словно извиняясь за дурацкие мысли. Он обрадованно улыбнулся в ответ.

«Неплохой мужик, наверное, – подумала Аля. – Странно даже, почему неженатый?»

Антон стучал ножом по бокалу, произносил тосты; правда, вскоре все дошли до бессловесной выпивки «за дам». Музыканты уже разошлись, но кто-то включил магнитофон, и музыка снова загремела на весь пустой зал.

Аля удивилась: неужели не надоело за ночь это громыханье? Но тут она почувствовала, что удивляется как-то медленно, словно нехотя, и догадалась, что начинает пьянеть.

В бокале у нее плескался любимый английский джин, который она по собственному вкусу разбавила тоником. В этом напитке Аля всегда была уверена: хмель от него был звонкий, легкий, и она неизменно контролировала свое состояние. Поэтому она и удивилась, почувствовав, что опьянела больше, чем ожидала, да еще так мгновенно.

«А, ладно! – мысленно махнула она рукой. – Старуха я, что ли, только и мечтаний, как бы до дому добраться? Выпью, расслаблюсь, возьму такси… Прямо сюда можно вызвать!»

Это была ее последняя ясная мысль. Решив, что незачем держать себя в руках, Аля расслабилась мгновенно, словно только этого и ждала всю ночь – хотя ведь всего полчаса назад совершенно не собиралась пить в компании клубных коллег.

А теперь ей даже танцевать захотелось!

– А что это мы сидим, не танцуем? – воскликнула она. – Ну-ка, девочки, давайте, вставайте!

– Да ведь но-ожки но-ют!.. – пробормотала пьяная Люда, которая вообще чуть под стол уже не сползала. – Всю-ю же но-очь…

– Всю ночь пахали, а теперь танцевать будем! – не унималась Аля.

Она первая вскочила, дернула было за руку Людку, но та только поерзала слегка на стуле и тут же уронила голову на стол.

Зато остальные охотно откликнулись на Алин призыв. Все-таки все они здесь были молоды, всем им хотелось жить на полную катушку – и как же не потанцевать в новогоднюю ночь, даже если это уже не ночь, а утро!

Они сидели за тем самым столом у эстрады, за которым сидел сегодня Рома. Аля одним легким движением взлетела на невысокие подмостки, чувствуя, как все тело начинает звенеть, трепетать в предвкушении танца. Она любила то ощущение, которое охватывало ее на сцене и которое она не могла ни назвать, ни объяснить. Оно приходило всегда: когда она показывала этюд в тридцать девятой аудитории ГИТИСа, когда впервые вышла на сцену Учебного театра… Даже теперь, на затоптанной эстраде, она почувствовала, как невидимый живой моторчик заводится у нее внутри, несмотря на пьяное головокружение.

Вдруг сквозь шум музыки и голосов всплыло воспоминание: она танцует на пятачке между столиками в коктебельском открытом ресторане и чувствует на себе влюбленный Максов взгляд…

Наверное, воспоминание пришло не случайно: Аля видела, что таким же взглядом смотрит на нее теперь Рома. Все повторялось, и все было по-другому.

Она была тогда другая – юная, полная счастливых предчувствий, несмотря на расставание с Ильей, несмотря ни на что! Море шумело в двух шагах от ресторана, Карадаг темнел могучей громадой, дрожала на воде лунная дорожка. Она чувствовала все это одновременно, вместе – дорожку, южную ночь, влюбленный взгляд – и все это наполняло ее силой, радостью…

Теперь же – прокуренный за ночь зал, напоминающий поле битвы, сдвинутые столы, в беспорядке опрокинутые стулья, груды грязной посуды, и мужчина, на которого она смотрит со смесью равнодушия и жалости.

Но танцевать ей хотелось – вопреки всему, – и Аля танцевала так самозабвенно, как давно уже не приходилось ей танцевать. Все ее тело жило какой-то отдельной, прекрасной жизнью – от всего свободное, гибкое, неуследимое.