Инна Волкова - Медовый месяц

Я хотела еще немного подуться, но он не дал мне этого сделать, притянул к себе, закрыл мне рот поцелуем, и я смирилась, растаяв в его объятиях, как льдинка под жаркими лучами солнца. Его поцелуи становились все настойчивее, дыхание все прерывистее, мое тоже, и надо ли говорить о том, что позавтракать нам удалось нескоро. Очень нескоро, равно как и отправиться загорать и купаться на речку. Но лично я об этом не жалела. Ни капельки…

Глава 7

На следующий день прокурору не удалось поговорить с мэром о покойной Алине Вайзман. Он позвонил ему по телефону. Трубку взяла Эльвира и в ответ на его просьбу позвать отца объяснила, что тот опохмелился и снова лег спать. По опыту известно, что до завтрашнего дня он вряд ли проснется. Александр уже собрался вешать трубку, как вдруг Эля виноватым голоском произнесла:

— Я хочу извиниться за вчерашнюю сцену. Я вела себя как последняя идиотка и свинья. Сама не знаю, что на меня нашло. У меня было ужасное настроение. Вы меня простите? — в ее голосе звучало искреннее раскаяние, но он не очень-то верил этому трогательному милому голоску. Эта девочка далеко не так проста, как может показаться на первый взгляд, в ее хорошенькой головке творится такое…

— Будем считать, что ничего не было. — Возможно, он тоже лукавил, но решил быть великодушным. — Но обещай мне, что это было в последний раз.

— Клянусь, я клянусь своей жизнью! — горячо заверила девушка.

— Не стоит клясться жизнью, вдруг не сможешь исполнить обещания, — посоветовал он.

— Если не смогу, тогда я умру, — быстро проговорила она и, чуть помолчав, добавила: — Передавайте привет своей жене. Она у вас красивая и мне нравится. И еще, я ей завидую. У нее есть вы, а у меня вас нет. Хотя я… — тут ее голос сорвался, и в трубке раздались короткие гудки.

Он с удивлением посмотрел на телефонный аппарат. Чего хочет от него эта взбалмошная девчонка? Неужели и в самом деле влюблена? Или это просто игра с ее стороны? Ладно, бог с ней, перебесится, и ей в конце концов надоест. А вот мэр тревожит его намного больше. Если он будет так много пить, то добром это не кончится. Непременно надо с ним поговорить на эту тему, попытаться образумить. И эти его слова про Алину, что они значат? Почему он скрыл от него свою связь с этой женщиной? Какие странные и противоречивые чувства испытывал он к ней, одновременно ненависть и страсть, хотел уйти, но не мог, боялся и обожал. Прямо как у Достоевского. Вот уж не думал, что этот человек способен испытывать такие сильные чувства, да и возраст уже солидный. Какая глупость, при чем тут возраст. Наоборот, как писал Тютчев: «О, как на склоне наших лет нежней мы любим и суеверней…» Впрочем, тут не любовь, тут иное чувство. Да и вообще, все слова, сказанные вчера его другом, произвели тягостное впечатление, как и он сам. Одиночество, тоска, грызущая душу, страх внутри тебя, от которого так трудно избавиться. Почему, откуда он берется, этот страх? И как с ним бороться, как победить, и возможно ли это? Внешне так легко быть сильным и заставить поверить в это других, но вот себя обмануть тяжелее. Не чувствовать, не поддаваться эмоциям, только разум. Один голый разум, расчет. Можно ли так жить? Так легче и труднее одновременно. Да, остекленевшие глаза мертвой женщины, точнее, один глаз, темно-карий, с черной точкой зрачка. Второй выколот, и на его месте застывшие сгустки крови, нервов и мышц. Десять ножевых ран на ее теле, две из них в живот, в утробу, в которой она выносила троих детей. Один удар ножом в бедро, два в шею, три в грудь и предплечья, и в ладони. Они проткнуты насквозь, кровавые стигматы, как у распятого Христа. Ей было больно, очень больно и страшно, когда она умирала. Но даже в эти минуты она думала не о себе, а о детях. Как они останутся без нее, как сумеют выжить в этом сумасшедшем жестоком мире? Дети были смыслом ее жизни, всем на свете. Ее муж, их отец, умер пять лет назад, нелепо и глупо, как, впрочем, и жил. Сорвался с балкона, будучи в стельку пьяным. А она, эта хрупкая милая женщина с застенчивой улыбкой и кроткими большими глазами, смиренно терпела его выходки, тянула на себе детей и все ему прощала. Она тяжело прожила свои сорок лет. Она успела устать от такой жизни, но не хотела умирать. Не хотела. Она цеплялась за жизнь до последнего. В ее жизни, как она считала, был смысл, в ее смерти смысла не было. Была боль, нечеловеческая, разрывающая тело и душу, затмевающая разум, и страх, равный этой самой боли или даже превосходящий ее по своей разрушающей гибельной силе и накалу. Кричать, кричать изо всех сил, выплевывая из саднящего немеющего горла звуки. А вдруг произойдет чудо и кто-нибудь услышит, придет на помощь и спасет?! Невероятно, ведь кругом никого нет, темнота, тишина.

Несмотря на то что день уже близился к вечеру, было еще довольно жарко, и поэтому хотелось купаться. Нырнуть с разбега в ледяную воду, ощутить на своей коже сильное прикосновение упругой водной глади. Прокурор решил отправиться на речку, окунуться перед сном, чтобы снять усталость и привести свои мысли в порядок. Воду он любил с детства, она успокаивала и влекла к себе. Она могла быть доброй и ласковой, но в то же время опасной и жестокой. Для тех, кто ее не боялся и умел с ней обращаться, она была другом, для других же она могла стать палачом, врагом. Как для той девочки, которую вынесли из воды мертвой. Это было его первым знакомством с Ее Величеством Смертью. Как давно это было! Ему тогда было неполных десять лет. Но все помнится, словно это произошло вчера. Сколько с тех пор смертей ему пришлось увидеть и пережить! Но та смерть была первой в его жизни…

Они с друзьями, как обычно, проводили время на речке, дело было во время летних каникул, в деревне. Играли в мяч, носились друг за другом по берегу, плескались в воде, как все нормальные мальчишки. Ему было весело и здорово. Был выходной, на редкость жаркий день, народу на речке полно. И вдруг — крики, шум, всеобщая паника. Сначала он не понял, что произошло, почему все кричат, волнуются, куда-то бегут. Они в это время с приятелем зашли в кусты, чтобы переодеть мокрые плавки. И вдруг…

— Что там случилось? — спросил он друга, который подбежал к ним и тяжело дыша, закричал:

— Скорее, побежали, не то самое интересное пропустите!

— Да в чем дело-то? Что пропустим?

— Девчонка утонула, пошли смотреть!

Девчонка утонула… Ее вынес из воды какой-то мужчина, кажется, ее отец, а может, кто-то другой. Сейчас это плохо помнится. Зато четко и ясно, словно это случилось вчера, он помнит ее лицо, ее неподвижное, бледное, нет, даже не бледное, а синее, распухшее, страшное лицо, тонкие плети рук, бессильно свисавшие вдоль тела, заключенного в розовый купальник, ее длинные, как у русалки, волосы, потемневшие от воды. Ее пытались спасти, делали искусственное дыхание. Кто-то плакал, кто-то давал советы, кто-то кричал, а кто-то просто с любопытством, смешанным со страхом, смотрел. Любопытных было много. Особенно мальчишек, большинство из которых впервые в своей жизни ТАК близко увидели смерть. Их пытались прогнать, но никто не слушался, да и не до них было, поэтому они не уходили, а вовсю глазели на мертвую девочку. Его приятель прибежал с криком: «Пошли скорее смотреть!», дергал его за рукав и почему-то жгучим шепотом говорил: