Оливия Голдсмит - Фаворитка месяца

Ей не надо было лгать. Марти в любом случае любил бы ее. Но это сделало его гомосексуалистом. Все-таки они могли найти выход. Они бы нашли выход. Все было бы хорошо, если бы Лайла не лгала. Лгала и умерла. Эта безобразная рифма сверлила его мозг. Ей не стоило лгать и умирать. Вместе они бы справились с этим. Но сейчас, думал Марти, они не вместе. Он стал посмешищем для всего Голливуда, и все его жалели. Эта жалость была самой болезненной для Марти. Или, возможно, мысль о том, что он больше никогда не увидит Лайлу? Нет, реальностью было то, что Марти никогда не сможет работать снова, никогда не сможет создавать красоту на экране, и это было самым тяжелым.

Лайла лгала ему. И теперь она мертва. Лгала и умерла.

Скоро должна была вернуться сиделка с пилюлями и водой. Скоро, и тогда придет конец слезам и воспоминаниям.

Обычно Марти не помнил этого. Обычно он не мог остановить свою память на прошлом. Даже когда приходила Салли. Он помнил Салли, но не мог вспомнить, как и где с ней познакомился.

И полное беспамятство, незнание того, что привело его в это место, где он жил за запертой дверью – именно это нравилось Марти.

20

Моника Фландерс возвышалась над согнутой фигурой сидевшего за своим письменным столом сына Хайрама. Это было нелегко – возвышаться при четырех с небольшим футах роста, но Моника достигала желаемого эффекта.

– Сначала мы обнаруживаем, что блондинка спит со своим братом…

– Он не был на самом деле ее братом, ма, – начал было Хайрам.

– Ох, прости, – медленно произнесла Моника. – Шарлин действительно выяснила, что он ей не брат. А затем мир узнает, что брюнетка – чудовище.

Моника глубоко вздохнула, Хайрам тоже.

– Не чудовище, ма. А только пациент клиники пластической хирургии. Ты сама…

– Я сама никогда не выглядела так, как она, – перебила Моника. – Она была ничем, а теперь представляет «Фландерс Косметикс»! – фыркнула Моника. – И этого недостаточно – извращенка, дура и, добавим, – уродка. Кое-как одетая имитация женщины, убеждающая пользоваться нашей помадой. Отлично, Хайрам, отлично. Замечательная идея!

– Мама, шоу на этой неделе получило наивысшую оценку по сравнению со всеми остальными. Это…

– Это уродливое шоу, вот что!.. И дурацкая оценка. Дурацкие оценки, Хайрам. Расскажи мне о распродаже…

– Хорошо, ты ждала небольшого понижения…

– Хайрам, ты действительно осел. Даже если предположить такую возможность, что ты сменишь меня, это было бы единственным жутким решением, которое я когда-либо принимала в своей жизни. Конечно, кроме этого фиаско. Ты понимаешь, Хайрам? Черта подведена. Финиш. Ни одна женщина больше не купит это дерьмо. Мы продаем мечты, Хайрам, а не кошмары. Как говорят, окончен бал.

– Но мы в эту дрянь вложили сотни миллионов долларов.

– Прими эту потерю, как взрослый, Хайрам.

– Мама, ты с ума сошла. Мы найдем замену Лайле Кайл. Мы заменим напечатанные фото. Мы можем даже избавиться от двух других. Но мы должны сохранить направление, мама.

– Возьми поручителя. Снизь потери. Начни сначала, Хайрам. Он встал.

– Забудь об этом. Я не собираюсь смириться с потерями. Особенно в первый год моего президентства. Мама, я вот что думаю: я поборюсь с тобой и возьму на абордаж. Следующие серии выйдут, мама. Зрители не увидят это, как ты.

– Да, Хайрам. Но они будут помнить, кто подкинул им эту дикость. Не делай этого. Ты пожалеешь.

Но он сделал.

21

Джан сидела на веранде дома Шарлин посреди упакованной мебели и кухонной утвари.

Друзья некоторое время молчали. Солнце застыло над аллеей в эффектном закате.

– И пыль создает цвет, – сказала Джан.

– Иногда даже грязь бывает нужна. А я думаю, все, что написала о нас бульварная пресса, необычно.

– Черт возьми, нет! Мы завернули в них наши тарелки. А кое-что используем для растопки. – Шарлин усмехнулась. Затем она оглянулась на закат. – Действительно великолепно. Хорошо знать, что можешь видеть это каждую ночь. Я до сих пор не могу поверить, что Лайла умерла. Она уже не увидит закат. Я считаю, это все так таинственно. Я до сих пор не могу поверить, что она была мужчиной.

– Знаешь, я думаю, в действительности она им не была. Она имела мужские причиндалы, но это не заставило ее стать мужчиной.

– Если честно, мы знаем, почему она была такой. Думаю, Лайла была действительно несчастной.

Шарлин покачала головой.

– Что сделала ей мать?

– Я хочу знать, что сделал ей Марти.

– Думаю, ей надо было быть очень соблазнительной, дурача его и заставляя думать, что она женщина. Иногда я подделываю свой оргазм, но не мой пол.

– Как?

Джан взглянула на Шарлин.

– Ты когда-нибудь притворялась, что кончила?

– Ах-ах. Хорошо, зачем мне это делать? Какой смысл?

– О, чтобы снять напряжение с него или с тебя. Кончить, если надоело этим заниматься.

Джан обнаружила, что пристально вглядывается в лицо Шарлин.

– Конечно, нет. Я спала не со многими, но никогда не играла в постели. Это очень неподходящие мгновения для вранья.

– Думаю, ты права, Шарлин, но знаю, что очень многие женщины так делают.

Шарлин тряхнула головой.

– Я не разбираюсь в сексе, – сказала она.

– Вступи в клуб.

– Я так долго испытывала стыд за себя и за Дина, что мне трудно относиться к этому спокойно.

– Ты должна отбросить чувство вины. Повторяй себе все время, что он не твой брат.

– Хорошо, даже если Дин не мой брат, он чувствует себя им, – сказала Шарлин. – Вот, что мне нравится. Ты знаешь, мы словно одной крови. Мы действительно знаем друг друга. И теперь мне не стыдно. Я знаю, что могу себе говорить, но это меня не беспокоит. Потому, что мне не стыдно.

– Самое главное, что ты так думаешь, Шарлин, – улыбнулась Джан.

– Да, мне бы хотелось, чтобы ты поняла. – Шарлин сделала паузу. – Посмотри, секс с мужчинами, другими мужчинами, всегда ощущается в постели как соединение с мужчинами. Совершенно разные тела. Даже с Бойдом, а потом с Майклом Маклейном. Это всегда ощущалось как разные тела.

Джан подумала о Майкле, о Сэме и кивнула.

– Хорошо, с Дином по-другому. Это ощущается как единение. Мы едины, совершенно едины. Признаюсь, я не ощущала такого возбуждения с Майклом. И я стеснялась. Но сейчас я знаю: для меня существует только тот секс, которым я занимаюсь с Дином.

Слезы застыли в глазах Шарлин, когда она повернулась к Джан.

А Джан неожиданно почувствовала, что на нее нахлынула зависть, и сама ей удивилась. Потому что в глубине души она всегда сражалась со своей любовью. Это была битва за свободу. И всегда, поддавшись возбуждению, Джан чувствовала разочарование и предательство. Всегда. «Они никогда по-настоящему не были со мной, – подумала она. – Кроме, возможно, Нейла. Нейл был со мной, но он не достаточно меня хотел. Я никогда с ним не спала. А сейчас, возможно, слишком поздно для Нейла. И, возможно, слишком поздно для меня».