Джоди Линн Пиколт - Уроки милосердия

Ознакомительный фрагмент

Она медлит с ответом.

— Скажем так, у меня имеются доказательства того, что Гитлер тоже перевоплотился.

Мне удалось отвязаться от миссис Кунц, только пообещав, что я попрошу нашего историка заняться ее делом. И это правда: в следующий раз, когда Женевра меня разозлит и я захочу отыграться, передам ей это дело. Но не успеваю я закончить разговор с Мирандой Кунц, как вновь звонит моя секретарша.

— На вашей улице сегодня праздник, — говорит она. — Вам звонят по второй линии. Ее направил к нам местный агент ФБР.

Я окидываю взглядом кипы документов на своем письменном столе — отчеты, подготовленные Женеврой. Притянуть подозреваемого к судебной ответственности — дело медленное и трудоемкое, а в моем случае часто и бесполезное. В последний раз нам удалось довести дело до суда в 2008 году, подсудимый умер в конце процесса. Наша работа диаметрально противоположна работе полиции. Мы начинаем не с самого преступления и раскручивания «детективного романа», а с имени, потом «пробиваем» его по базам данных, чтобы выяснить, тот ли это человек — человек, живущий под этим именем, — и выясняем, что он делал во время войны.

И таких имен у нас хватает.

Я снимаю трубку телефона.

— Лео Штейн, — представляюсь я.

— Это… — отвечает женщина. — Не знаю, туда ли я попала…

— Я обязательно отвечу, если вы объясните причину своего звонка.

— Один мой знакомый был офицером СС.

Мы даже выделили подобные звонки в отдельную категорию: «Мой сосед — нацист». Обычно это сосед, который пинает вашу собаку, когда та забегает на его участок, и вопит, когда листья с вашего дуба падают ему во двор. У него немецкий акцент, он носит длинный черный плащ и держит немецкую овчарку.

— А вас зовут…

— Сейдж Зингер, — представляется женщина. — Я живу в Нью-Хэмпшире, и он тоже.

При этих словах я сажусь ровнее. Нью-Хэмпшир — отличное место, чтобы спрятаться, если ты нацист. Никому и в голову не придет искать в Нью-Хэмпшире.

— И как зовут этого человека? — спрашиваю я.

— Джозеф Вебер.

— И вы полагаете, что он был офицером СС, потому что…

— Он сам мне в этом признался, — отвечает женщина.

Я откидываюсь на спинку кресла.

— Сам признался, что он нацист?

За все десять лет службы подобное я слышу впервые. Моя работа заключается в том, чтобы сдернуть маску с преступников, которым кажется, что после семидесяти лет убийство сойдет им с рук. Никогда еще я не имел дела с подозреваемым, который сам признался в содеянном еще до того, как был загнан в угол неопровержимыми доказательствами и у него не оставалось иного выхода, кроме как все рассказать.

— Мы… приятельствуем, — поясняет Сейдж Зингер. — Он хочет, чтобы я помогла ему умереть.

— Как Джек Кеворкян? Популяризатор эвтаназии? Он смертельно болен?

— Нет, напротив, вполне здоров для мужчины своего возраста. Он считает, что в его просьбе есть некая справедливость, потому что я из еврейской семьи.

— Правда?

— А это имеет значение?

Нет, не имеет. Сам я еврей, но половина нашего отдела не евреи.

— Он упоминал, где служил?

— Говорил какое-то немецкое слово… Тотен… Отен что-то…

— Totenkopfverbände?

— Точно!

В переводе это означает «отряд “Мертвая голова”». Это не отдельное формирование, а скорее подразделения СС, которые охраняли концентрационные лагеря Третьего рейха.

В 1981 году мой отдел выиграл подобное дело, «Федоренко против США». Верховный суд постановил — по моему скромному мнению, очень мудро! — что любой, кто охранял нацистские концлагеря, обязательно принимал участие в зверствах и преступлениях нацистов. Лагеря представляли собой цепочки определенных функций, и, чтобы все работало, каждый в цепочке должен был выполнять свои должностные обязанности. Если один не выполнит — машина уничтожения застопорится. Поэтому совершенно не имеет значения, что делал и чего не делал один конкретный «винтик» — нажимал на спусковой крючок или запускал «Циклон Б» в газовую камеру, — уже одного доказательства того, что человек был членом отряда «Мертвая голова», было достаточно, чтобы возбудить против него дело.

Конечно, пока до этого еще очень-очень далеко.

— Как его зовут? — опять спрашиваю я.

— Джозеф Вебер.

Я прошу произнести фамилию и имя по буквам, записываю их в блокнот, дважды подчеркиваю.

— Он еще что-нибудь говорил?

— Показал свою фотографию. Он был в форме.

— Как она выглядела?

— Форма офицера СС.

— А откуда вы знаете, как она выглядит?

— Ну… форма похожа на ту, что показывают в фильмах, — признается она.

Существует два объяснения. Я Сейдж Зингер не знаю — возможно, она недавно сбежала из психбольницы и сейчас выдумывает историю от начала до конца. И с Джозефом Вебером я тоже незнаком — возможно, это он сбежал из психбольницы и теперь пытается привлечь к себе внимание. К тому же за все десять лет еще ни разу такой, с бухты-барахты, звонок от обычных граждан о нацисте, живущем у них на заднем дворе, не подтверждался. Чаще всего нам приходится расследовать жалобы адвокатов, представляющих в бракоразводном процессе интересы жен, которые надеются доказать, что их мужья (подходящие по возрасту выходцы из Европы) являются еще и военными преступниками. Представьте себе исход дела, если удастся убедить судью, как жестоко ответчик обращался с вашей клиенткой! И всегда подобные утверждения оказываются полнейшей ерундой.

— У вас есть эта фотография? — интересуюсь я.

— Нет, — признается она. — Снимок остался у него.

Разумеется.

Я потираю лоб.

— Должен спросить… У него есть немецкая овчарка?

— У него такса, — отвечает она.

— Такса была бы у меня на втором месте, — бормочу я. — Скажите, как давно вы знакомы с Джозефом Вебером?

— Где-то месяц. Он начал приходить на групповые занятия по психотерапии, которые я посещаю после маминой смерти.

— Примите мои соболезнования, — на автомате произношу я и тут же понимаю, что подобного проявления вежливости она совершенно не ожидает. — Следовательно, вы не в полной мере изучили его характер. Не можете точно сказать, наговаривает он на себя или нет…

— Господи, да что с вами! — восклицает она. — Сначала полицейские, потом ФБР… Неужели вы даже на секунду не допускаете, что я говорю правду? Откуда вы знаете, что он лжет?

— Потому что это бессмысленно, мисс Зингер. Зачем человеку, которому более полувека удавалось скрываться, вдруг ни с того ни с сего сбрасывать свою личину?

— Я не знаю, — честно отвечает она. — Чувство вины? Боязнь Судного дня? Или, может быть, он просто устал жить во лжи, понимаете?