Джасинда Уайлдер - Стриптизерша (ЛП)

Я возвращаюсь в конференц-зал, и все спрашивают меня, все ли со мной в порядке.

— Все хорошо, — отвечаю я. — Каз, можно тебя на минутку?

Он хмурится, но идет со мной в свой кабинет. Я сажусь в глубокое кожаное кресло перед его столом и жду, когда он сядет.

— Все нормально, Грей?

Я отрицательно качаю головой:

— Нет, сэр. Я... я не могу заниматься этим заданием.

— Грей, я не понимаю. Оно жизненно важно. Это потенциально самый важный фильм, над которым когда-либо работала наша студия. В проект будут вложены миллионы. В чем проблема?

Я не знаю, что ответить, чтобы объясниться, при этом ничего не объяснив.

— Я просто... я не могу работать с Доусоном Келлором.

Каз откидывается на спинку кресла:

— Господи. Я ждал, что произойдет что-то подобное, — он вздыхает и вертит ручку в руках. — Я знаю, что у Доусона... определенная репутация. Но меня уверили, что он уже повзрослел.

Сначала до меня не доходит, о чем он говорит, но потом я вспоминаю, что читала целую серию статей о Доусоне в разных изданиях. За ним закрепилась репутация плейбоя, ни в чем себе не отказывающего. С ним был связан скандал с замужней ассистенткой, и еще один с известной актрисой, которая тоже была замужем. И это не считая целой армии девушек, с которыми его сняли папарацци. На каждом новом фото, на нем висела новая пассия, некоторые из которых потом делились с прессой историями о его сексуальных пристрастиях. По их словам, он предпочитает грязный секс. И не только. Скандалы множились и окутывали его, как ураган, но все это время он продолжал сниматься, и его игра в каждой роли была лучше предыдущей, поэтому он получал больше и больше предложений. Потом последовало обвинение в изнасиловании, и тогда Доусон исчез из видимости в последние годы. Его роль Ретта Батлера будет его эффектным возвращением, перезапуском его карьеры и его новым имиджем.

— Он к тебе приставал? — спрашивает Каз

Я хочу согласиться. Хочу свалить все на Доусона, чтобы его репутация помогла мне выйти из этой ситуации. Но я не могу, и качаю головой:

— Нет, дело не в этом.

— Ну, тогда я вынужден признаться, что ничего не понимаю. В чем проблема?

Я готова заплакать. Я делаю вдох и пытаюсь сосредоточиться.

— Я... просто не могу, Каз. Мне жаль. Я просто... не могу.

Каз потирает переносицу.

— Грей, ты мне нравишься. Ты трудолюбивая, умная и ты, похоже, заинтересована в этой профессии. Я хочу взять тебя на полное время. Правда, хочу. Я считаю, что ты далеко пойдешь. Но... если откажешься от этого, то мои руки связаны. Если только у тебя нет каких-то обвинений в сторону Доусона, тебе нужно взяться за эту работу. Это величайшая возможность в твоей жизни. Она сделает тебе карьеру, но если ты откажешься, она же ее и разрушит. Я хочу быть честным с тобой.

И тут я начинаю плакать.

— Я понимаю.

— Почему бы тебе не пойти домой и как следует подумать над этим?

Я киваю:

— Хорошо, сэр. Благодарю вас.

Я поднимаюсь на пошатывающиеся ноги, выхожу из его офиса, спускаюсь на лифте и два с половиной квартала иду до автобусной остановки. Я не слышу, что он за мной, пока не становится слишком поздно.

— Куда это ты идешь? — его голос прямо за моей спиной, интимно гудящий прямо в мое ухо.

Я подпрыгиваю и отклоняюсь, подальше от его жаркого присутствия.

— Домой.

— Чего ты боишься... Грейси?

Я поворачиваюсь и сдерживаю порыв ударить его по лицу.

— Меня зовут не так. Не называйте меня так и не прикасайтесь ко мне.

Я делаю шаг назад. Если Доусон дотронется до меня, все потеряно. Случится нечто ужасное. Я знаю, что именно случится.

Он сокращает расстояние между нами, и несмотря на знойную жару раннего вечера, он абсолютно спокоен. Его прическа идеальна, одежда на нем сухая. А у меня потные подмышки, лоб лоснится, и трясутся руки. Сейчас семь вечера, а я ничего не ела с шести утра, и у меня кружится голова. Но все это становится неважным из-за его близости. Он буквально в дюйме от меня. Моя грудь упирается в его торс. Я помню как его глаза смотрели прямо в мои, как он пожирал меня взглядом. Он хотел меня. Но в то же время он видел меня. Видел меня изнутри.

— Тебе здесь не место, — сказал Доусон.

А потом он поцеловал меня. И снова он так же близко, и я тону. Если он опять прикоснется к моим губам, я не смогу его остановить.

* * *

И тут у меня урчит живот, и накатывает волна головокружения. Я покачнулась и упала бы, если бы мою талию не обхватила сильная, как сталь, рука.

— Когда ты ела в последний раз?

Я вырываюсь из его объятий.

— Со мной все хорошо. Мне просто надо вернуться в общежитие, — я снова оступаюсь в попытке отойти от него. Я опираюсь на знак на остановке и пытаюсь выровнять дыхание.

— Ничего не хорошо. Позволь отвезти тебя домой, — говорит он.

Хотелось бы мне, чтобы это был дом. Но это всего лишь комната в общаге, это не дом. У меня нет дома. Я мотаю головой и хватаюсь за знак.

Он смотрит на меня во все глаза, похоже, оскорбленный моим упрямством.

— Ты упадешь в обморок.

— Со мной все будет хорошо.

Он качает головой и разворачивается. Я слышу, как он бормочет: «Идиотка».

— Я все слышала, — ворчу я.

Он не отвечает, а просто уходит прочь. Я не могу удержаться и не смотреть на него; он движется, как хищник, как пантера, крадущаяся в траве. Я закрываю глаза. Что-то в нем зовет меня. И дело не только в том, что он красивый. Что-то в нем самом. Что-то магнетическое в его глазах и его присутствие притягивают меня к нему.

Раздается визг шин, и гладкий зеркальный автомобиль, который я видела на парковке едет в мою сторону. Нет. Нет. Я должна сопротивляться.

Он скользит по направлению к остановке, распахивает дверь и выходит, не обращая внимание на автомобили, которым он преградил путь, на гудки и крики. Когда он подходит ко мне, его глаза меняются. Сейчас они серо-голубые и яростные. Он рывком раскрывает дверь со стороны пассажира, берет меня за талию, легко и грубо заталкивает меня в машину. Дверь закрывается, он садится за руль, и я оказываюсь окутанной запахом его одеколона и пота. В салоне прохладно, кондиционер работает на полную мощность. Из колонок грохочет рок-музыка, что-то жесткое и тяжелое. У меня сильно кружится голова. Все вокруг вращается, и все, что я вижу — это что Доусон рядом со мной, с каплями пота, стекающими по его загорелой шее под воротник рубашки. Все, что я чувствую — то, как порывисто Доусон ведет машину под грохот тяжелого металла. Я ощущаю мощь этого автомобиля, его высокую скорость. Я смотрю на приборную панель, на ней уже шестьдесят миль в час, он мчится по дороге с безумной и отчаянной легкостью. Я помню, что он снимался в фильме, где играл каскадера, и ходили слухи, что все трюки он выполнял сам. Закрываю глаза, когда мы несемся через перекресток на красный свет, едва не став причиной аварии. Я вжалась в сиденье, стараясь ровно дышать.