Татьяна Туринская - Сволочь ты, Дронов!

В Алькином сознании Валентина была не женой Дронова, а просто соседкой. Она ни разу не видела их вместе, ни разу даже не видела Дронова в окружении детей. Быть может, именно из-за этого и чувствовала себя совершенно спокойно и даже комфортно?

Но однажды, когда Алька уже работала в ресторане, она в очередной раз столкнулась с Валентиной в подъезде.

— Здрасьте, — привычно поздоровалась она.

Но ответного приветствия на сей раз почему-то не услышала. Никогда раньше Валентина ни словом, ни жестом не давала понять, что ей известно о романе мужа и соседской девчонки, всегда здоровалась ровным голосом и тихонечко проходила мимо. В тот же раз одарила Альку таким презрительным, пропитанным жгучей ненавистью взглядом, что та застыла на месте, похолодев от ужаса. И только в то мгновение поняла, что натворила.

Мало того, что отбила мужа от жены. Она еще и забрала отца у детей! Причем в самом прямом смысле. Потому что сама воспринимала Дронова не только как единственного в своей жизни мужчину, но и как отца. Росла ведь безотцовщиной, деда и то, можно сказать, не имела — разве от немощного старика, умеющего с трудом выговорить четыре слова, можно дождаться мужского воспитания?! А тут — вот он, Дронов. Здоровый взрослый мужик, появившийся рядом с Алькой в момент взросления. Если у нее кто-нибудь когда-нибудь кроме учителей проверял домашние задания, так это Дронов. Если кто-нибудь когда-нибудь заботился о ней по-мужски, так это опять таки Дронов. Если кто-то воспитывал ее без нотаций, одном своим присутствием рядом — то снова Дронов. Дронов, Дронов, Дронов. Он заменил собою Альке целый мир, все человечество. И она была уверена, что владеет им по праву. Потому что раз у нее кроме него никого нет, значит, ей он и принадлежит.

И только наткнувшись на уничтожающий своею ненавистью взгляд Валентины, словно бы вспомнила о том, что Дронов женат, что имеет двоих ребятишек, а ведь Маринка, страшно сказать, всего-то на шесть лет младше самой Альки. Может, и она уже понимает, почему отца вечно нет дома? Ведь ей уже четырнадцатый год! А Матвейка?! Он, конечно, еще маленький, наверняка еще ничего не понимает, но ведь он фактически не видит отца…

Дронову Алька ничего не говорила, но сама практически постоянно думала о том, что разбивает чужую семью. И едва ли не каждый день давала себе слово, что вот завтра, или лучше с понедельника, непременно начнет новую жизнь, что вычеркнет из нее Дронова, что вернет его семье. Умом понимала, что именно так и нужно поступить. А вот сердце категорически отказывалось его отпускать. Потому что если Алька потеряет Дронова, вся ее жизнь превратится в один бесконечный вакуум, высасывающий из сердца, из мозга, из души жизненные силы.

И вот на этом этапе появился эгоизм. 'Мой, никому не отдам!' Ну почему, почему она должна отдавать единственного родного человека на свете?! Только потому, что в его паспорте стоит малюсенький штампик, который никто и не видит, пока не ткнется носом в графу 'Семейное положение'? А что же делать Альке, у которой такого штампика нет, но вся ее жизнь — это он, Дронов?! 'Мой, мой, никому не отдам!!!'

А совесть противненько так завывала: 'У него жена, у него дети. Ты разбиваешь чужую семью. На чужом несчастье счастья не построишь'.

И тогда Алька стала культивировать в себе ненависть к Дронову. Кто сказал, что она его любит?! За что ей его любить?!! За то, что практически изнасиловал невинную девчонку? За то, что отобрал у нее весь мир, заменив собою? Ведь что она в жизни-то видела, что? Одного только Дронова! А вдруг она разминулась со своим счастьем именно из-за того, что в нужный момент не оказалась там, где ее ожидала судьба, а кувыркалась в постели с Дроновым? Да и вообще, разве можно доверять человеку, предавшему жену и собственных детей?! Пусть даже и предал он их ради тебя самой — все равно предатель!

Намеренно старалась держаться с Дроновым независимо и даже грубо. Сердце плакало, а Алька убеждала себя: 'Все правильно, так ему и надо, предателю! Вот и пусть убирается к жене и детям, пусть, мне он не нужен, я сама со всем справлюсь, у меня есть мой голос, мое пение, мое призвание!' Дронов обижался, замыкался в себе, и Алька уже корила себя: 'Зачем же я так-то? Ведь он хороший, он только мой!', и снова ластилась, как в их лучшие времена. Единственное, чего Алька себе никогда не позволяла — это выяснять отношения. Вот этого он от нее никогда не дождется! Потому что если Алька начнет его упрекать в том, что тот совсем забросил семью, в том, что у него есть дети, Дронов наверняка решит, что она исподтишка намекает ему на необходимость развестись с Валентиной и жениться на Альке. Еще чего! Альке казалось в то время самым страшным, что может произойти с женщиной, именно то, что мужчина подумает, будто она хочет женить его на себе. И самой себе твердила: 'Я не хочу замуж за Дронова, я не выйду за него, даже если он будет меня умолять!'

И когда Загоруйко предложил ей перебраться в Москву, Алька немедленно согласилась. Во-первых, она действительно хотела петь. Не в ресторане — сама она ресторанный период воспринимала, как временную необходимость, как неизбежное зло, через которое лежит ее путь наверх, на настоящую сцену, к Олимпу, к славе. А во-вторых…

Во-вторых, с радостью ухватилась за это предложение, потому что понимала — сама, без какого-то давления со стороны, не сможет бросить Дронова, как бы ни угнетали ее угрызения совести. И преступная их связь будет длиться всю жизнь, потому что сами они с Дроновым не только не захотят расстаться, но даже и не смогут отказаться друг от друга, как завзятые наркоманы, по уши утонувшие друг в друге. И Алька уже всерьез опасалась, как бы Дронову не пришло в голову оформить развод с Валентиной. Ведь до конца жизни не простила бы себе этого.

Алька навсегда запомнила их последний разговор. Они были у нее дома, в большой комнате. В спальне тихонечко, боясь помешать молодым, сидела Анастасия Григорьевна. Она всегда отсиживалась там, если Алька с Дроновым были дома. Дронова она давным-давно считала родным человеком. Собственно, роднее его у нее была только дочь.

— Аля, подумай хорошенько, — в очередной раз пытался образумить ее Дронов. — Ты едешь практически в никуда, в случае чего тебе некому будет помочь. Это же афера чистой воды, как же ты не понимаешь?

— Ну почему же афера? — искренне недоумевала Алька. — Ты же сам пригласил этого Загоруйко, так в чем проблема, Дронов? Признайся, ты вовсе не опасаешься за мою судьбу, ты просто не хочешь расставаться с привычкой.

— Какие привычки, Аля?! Я не хочу расставаться с тобой, а не с привычками!

— А я и есть твоя главная, самая вредная привычка, — парировала Алька.