Музы и мелодии - Ребекка Яррос

талант, мозги и почти одержимый энтузиазм. У Зои все это есть. Сегодняшний вечер — прекрасное тому подтверждение. Я бы не вышел на эту сцену, если бы Зои не была частью Hush Note.

Это правда. Какими бы не были настоящие причины того, что Никсон оказался в Легаси, то, что на сцене моего маленького городка стояла настоящая рок-звезда, было моей заслугой, потому что я работала до седьмого пота.

Он ухмыльнулся, и, Боже, помоги мне, мое сердце подпрыгнуло.

Не влюбляйся. Только не влюбляйся.

— Итак, сегодня эта песня для тебя, Зои, — подмигнув, он взял вступительные аккорды «Глупый кураж» — малоизвестной песни с их первого альбома.

Ее не выпустили синглом, не сняли клип, не раскрутили. На самом деле эта песня едва вошла в альбом, но она была моей любимой.

И написал ее Никсон.

Обычно она исполнялась на тональность ниже, в регистре Джонаса, но сегодня Никсон сыграл ее так, как написал.

Я практически открыла рот, когда он начал петь. Его голос я могла бы выделить из толпы — он всегда подпевал Джонасу и даже играл главную роль в паре песен, но только не в этой. Никогда.

Он превратив оптимистичную песню в пронзительную балладу о том, как, даже зная, что влюбляешься в того, кого не сможешь удержать, ты все равно борешься.

Это была лучшая песня для мечтателей, и, наверное, я единственная в этом парке, кто знал, что она написана не для женщины. Никсон написал ее, как гимн, когда они подписали свой первый контракт. И когда он допевал последнюю строчку, я чувствовала это каждым ударом своего сердца.

Он взял последние ноты, и зрители разразились овациями, если такая маленькая группа вообще способна устроить овацию.

Я смотрела, как Питер хлопает, и вдруг поняла, что не чувствую ни радости, ни ликования из-за того, что доказала ему: я чего-то добилась в жизни.

Я и так это знала.

— Я закончила учебу с высшим баллом, — сказала я, привлекая его внимание.

— Что? — Питер бросил на меня тот же пренебрежительный взгляд, что и всегда, но на этот раз я не пыталась казаться более интересной, чтобы привлечь его внимание, как это было в старших классах.

— Я была лучшей на курсе, что позволило пройти собеседование в Berkshire Management. Мой босс взял меня на работу с одной оговоркой: учиться в юридической школе я буду в свободное от работы время. Что я и сделала. Я специализируюсь на праве в сфере развлечений, и два месяца назад сдала экзамен не только в Вашингтоне, но и в Калифорнии.

Питер моргнул, нахмурив брови.

— Я люблю свою жизнь, и мне нечего тебе доказывать.

Я отвернулась и встретилась взглядом с Никсоном. Он сходил со сцены, снимая гитарный ремень через голову.

— Ты пел потрясающе, — сказала я.

— Маленькая птичка донесла мне, что тебе понравилась эта песня. — Улыбка, которой одарил меня Никсон, превратила мои внутренности в кашу.

— Это было здорово! — сказал Питер, делая шаг вперед, чтобы забрать гитару.

— Я настроил ее для тебя. Спасибо, что одолжил.

— Эта нота «ми» та еще упрямица, — проворчал Питер.

— Только не тогда, когда ее как следует разогреешь, — Никсон приподнял бровь.

Питер побледнел.

— Что ж, нам уже пора! — объявила я, беря Никсона за руку и уводя прочь.

— Еще рано, — запротестовал он с блеском в глазах. — Я купил торт.

Я закатила глаза.

— Ты предложил цену за торт на аукционе, а не купил. Может, твою ставку побьют.

— Посмотрим.

Он провел языком по нижней губе, и я поборола желание тоже попробовать ее на вкус. Тот поцелуй был ненастоящим. Это был продуманный маневр с его стороны, чтобы спасти меня.

Полтора часа спустя, мы, кутаясь от холода, слушали итоги аукциона. Мама поднесла руку ко рту, да так и застыла, когда была объявлена самая высокая цена за торт.

Никсон предложил за ее торт десять тысяч долларов.

Я уставилась на него, чувствуя, как еще одна трещина в моей обороне превращается в каньон.

— Выкусите, миссис Уиткомб, — пробормотал он с ухмылкой, как раз перед тем, как моя мать обняла его, затем отчитала и снова обняла.

Я знала, что эта сторона Никсона скоро вновь скроется. Сейчас она видна потому, что он недавно вышел из реабилитационного центра. Потому что он трезв. Потому что в его гримерке нет папарацци, моделей и полуголых поклонниц. Я знала, что это временно, но вместо того, чтобы испугаться, почувствовала, как ценно то, что увидела его настоящего.

И, Боже, помоги, я хотела, чтобы он остался таким навсегда.

Я хотела, чтобы он был настоящим.

 

7 глава

НИКСОН

— Что, черт возьми, со мной не так? — пробормотал я, когда проиграв две последовательности аккордов, которые только написал, вырвал страницу из блокнота. В них не было ничего примечательного, а это означало, что они идут в мусорное ведро, в кучу таких же смятых бумаг.

Я положил карандаш на стол и сыграл малую септиму в ля миноре (примечание редактора: малая септима — музыкальный интервал в семь ступеней и пять тонов), глядя на Скалистые горы за окном. Более живописную обстановку трудно представить: голубое небо (такого я нигде не видел), холмы, окрашенные осенним золотом. Это место могло вдохновить на написание симфоний, и тем не менее я изо всех сил пытался сочинить хотя бы пару простых песен.

Я отвел взгляд от окна, и моему взору открылся еще один захватывающий вид. Сердце забилось чаще. Зои. Она принесла мне кусок торта, улыбнулась и молча удалилась обратно на кухню. Она знала главное правило: никаких разговоров, пока я сочиняю, и, к моему необъяснимому разочарованию, соблюдала его. Хотя она всегда следовала правилам.

В отличии от меня.

Я проводил взглядом изгибы ее задницы.

Я поцеловал ее вчера. Я не планировал этого, но и не жалел. Черт, она была хороша на вкус — как сидр, только слаще, — и я погрузился в нее, как в ночной запой: с полной отдачей и без мыслей о последствиях.

Мои пальцы скользили по струнам, пока я прокручивал в голове тот поцелуй. Сначала Зои была шокирована, но это быстро прошло, и она поцеловала меня в ответ. Я и представить не мог, что невинный поцелуй может разжечь во мне такую страсть.

Я хотел почувствовать это снова.

Мои пальцы двигались, воплощая мелодию, которая звучала