Дикарь из глубинки или курс выживания для мажорки - Алекс Коваль

что вы – это вы! И вообще, нечего было прикидываться грубым аборигеном.

– Я не прикидывался, Милка. Я и есть грубый абориген. Что, не слышала, что ли, мою бывшую жену?

Я захлопываю рот. Крыть нечем. Интересно, почему развелись?

Дикарь…тьфу ты! Михаил начинает суетиться на кухне, готовя завтрак. Достает из холодильника десяток яиц и бахает на варочную панель сковороду. Щелкает по кнопочкам и тянется за разделочной доской. Руки этого “грубого аборигена” действуют умело и ловко.

Я, засмотревшись, на мгновение забываюсь. И только когда на сковородке начинает шкворчать сало, отмираю. Подкрадываюсь к “наследничку” со спины и говорю:

– Ваш дед – Андрей Петрович Румянцев – при смерти, – решаю брать шоком.

Вот только это животное шокированным не выглядит. Говорит спокойно:

– Отправлю ему сочувственную открытку.

– Чего? Вы слышали, что я сказала? Андрей Петрович скоро умрет!

– На слух не жалуюсь.

– Вы единственный наследник огромного состояния!

– В Аду я видел это состояние.

– Вашему деду нужен преемник! Вы обязаны поехать со мной в Москву!

– Ошибаешься. Я никому и ничего не обязан, Милка! – бросает взгляд через плечо дикарь. – Долг родине я отдал. Дом построил, сына родил, дерево посадил. Все. На этом – финиш.

– Да как вы можете так говорить? – охаю я. – Это же ваш родной человек. Ваша кровь! Нельзя же быть таким… безучастным и бессердечным! – новая попытка надавить на жалость.

И-и-и… она с треском проваливается:

– Я еще и не так могу. Передайте своему Андрею Петровичу, что нет у него наследника. Пусть ищет себе преемника среди тех болванов, которые заглядывают ему в пасть и лижут его дряхлую задницу.

Я в возмущении открываю и закрываю рот. Ну, точно абориген!

Пока пытаюсь подобрать цензурные слова и выстроить новую стратегию действия, Михаил успевает поджарить глазунью и накрыть на стол. А в чувство меня приводит его крик в сторону лестницы второго этажа:

– Димка, давай за стол! Завтракать будем. Наверняка мать не кормила утром.

И уже мне:

– И ты тоже.

– Спасибо, я не…

– Ближайшее кафе в ста километрах. Перед дорогой нужно позавтракать.

– К-какой дорогой? – таращу глаза. – Мы что, куда-то едем?

Неужели так быстро сдался?

– Ты едешь. Обратно. В свою Москву, принцесса.

– Не поняла. Вы что, меня выгоняете?!

– Твой важный вопрос мы обсудили. Ответ ты получила. Следовательно – не вижу причин, по которым тебе стоило бы задержаться. Садись, – ставит передо мной на стол тарелку с двумя желтыми яичками. – Завтракай и в путь, – упирает руки в бока и сверлит своим темным хмурым взглядом сверху вниз.

– Я никуда без вас не поеду, – топаю ногой, отзеркалив его позу.

– Надо же. А я никуда ехать не планирую. По крайней мере в ближайшие пару месяцев. Что будем делать?

– Значит, я буду жить у вас, пока вы не передумаете.

– Я не передумаю.

– И все же! Буду брать измором.

Михаил усмехается и машет головой. Ставит еще две тарелки, для себя и для сына и, со скрипом ножек стула по паркету, усаживается во главе, стола самодовольно заявляя:

– Только зря потеряешь время и попортишь свои белые перышки.

– А я не белоручка. Переживу как-нибудь.

– Ну-ну.

– У вас есть, что мне на этот счет сказать?

Михаил поднимает взгляд и открывает рот, явно собираясь выдать свою очередную фирменную грубость. Но его перебивает появившийся на кухне сын Дима.

Румянцев отводит от меня свой взгляд и хватается за вилку. Дима садится за стол по правую руку от отца со словами:

– Чего на завтрак? – придвигает тарелку и цокает. – Я ненавижу яичницу, пап!

Я присаживаюсь напротив и придвигаю свою тарелку. А зря! За такую глазунью со шкварками можно душу дьяволу продать. Она так аппетитно пахнет, а домашние яички такие ярко-желтые, что рот моментально наполняется слюной.

Я хватаюсь за вилку и слышу новое возмущенное Димино:

– А че-нить нормальное есть похавать? Бутеры там, хлопья.

Михаил запихивает в рот кусок глазуньи и спокойно заявляет:

– “Че-нить” нормального «похавать» нет. Ешь давай и не выкобенивайся. Милка вон, – кивает, – жует и не жалуется.

– М-м, шпашибо, ощень вкушно, – киваю с набитым ртом.

Румянцев закатывает глаза.

– Милка, – ржет задиристый пацан, – это как корова, что ли? Прикол.

Я давлюсь куском сала, не вовремя закинутым в рот. Закашлявшись, хватаюсь за горло. Мне между лопаток прилетает смачный удар ладонью от дикаря. Пока я, прокашлявшись, прихожу в себя, перед моим носом вырастает стакан с водой. А хозяин дома, грозно рыкнув, выдает:

– Ты – взял вилку и работаешь челюстями, – в адрес Димы. – А ты – не болтай за столом с набитым ртом, – это уже в мой адрес. – Все всё поняли? Развели тут… балаган.

Мы с Димой переглядываемся. Я, как приказано, продолжаю дожевывать свою порцию молча. А парнишка фыркает и вылетает из-за стола с криком:

– Не буду я это есть. Сам ешь свою глазунью, понял?!

– Значит, ходи голодный. Я тебе не мать, сопли подтирать не буду.

Дима дергается и отшвыривает вилку. Я в немом офигевании вижу, как этот бесстрашный ребенок подхватывает со стола тарелку, дергает дверцу под раковиной и… вываливает глазунью в урну, швыряя посудину в пустую раковину. А потом разворачивается и, наигранно громко топая босыми ногами, уходит.

Я смотрю на Михаила. Тот даже бровью не ведет, продолжая уминать свою порцию завтрака. Я же так и сижу с открытым ртом, провожая фигуру дерзкого парня взглядом. Худой, высокий, подростково-угловатый. Пока. На лицо очень даже симпатичный. Светло-русые волосы, голубые глаза – явно не в Мишаню. А вот характер… характер упрямый. Точно Румянцевский!

Глава 15. А вы не совсем безнадежны

Милена

– И все же, – начинаю я снова о наболевшем, после завтрака выбегая следом за дикарем из дома, – я думаю, что вам следует все взвесить и хорошо подумать, Михаил. Такой шанс бывает раз в… вы что делаете? – догоняю его, едва не врезавшись носом между лопаток.

Привстав на носочки, выглядываю из-за плеча Мишани. Он тормозит около моей бедной, затопленной Ауди и разглядывает убитый дождем кожаный салон. Зрелище такое, что без слез не взглянешь. Командует:

– Ключи от машины давай, – протягивая свою