Белва Плейн - Рассвет

– Мы, я и мои друзья – за Джонсона, конечно. – Бэд одобрительно улыбнулся. – Его очень уважают. Маккензи только болтает, а Джонсон займется и расовыми квотами, и слишком высокими налогами…

– Я буду голосовать за Маккензи, – перебила его Лаура.

– Этот Маккензи хочет всем угодить, поэтому замалчивает те острые проблемы, которые поднимает Джонсон. Просто трусит. Он поощряет бездельников, предлагает тратить на них государственные деньги. – Том прочесал пальцами волосы, и они закрыли половину его лба словно блестящий шелковый платок.

– Ай да парень у меня, – хлопнул в ладоши Бэд. – Отлично разбирается в политике. Будет когда-нибудь губернатором штата, верно, Клем?

Клем с улыбкой кивнул и, повернувшись к Тимми, ласково спросил:

– Ну, а ты что по этому поводу думаешь, парень?

Тимми покраснел, и, переведя глаза с Бэда и Тома на мать, сказал своим детским высоким альтом:

– Я читал кое-что и, знаете ли, этот Джонсон часто говорит низкие вещи. И Бетти Ли сказала мне, что он ненавидит черных.

– При всем моем уважении к Бетти Ли, – возразил Бэд, – думаю, что она в вопросах политики не очень-то разбирается. Кто-то ей сказал. Это все пропаганда.

– Да нет, папа, думаю, она сама это чувствует. Ведь черные чувствуют, когда их ненавидят, чувствуют сильнее, чем мы с тобой. По крайней мере, – мягким извиняющимся тоном, опасаясь, что он слишком резко возразил отцу, докончил Тимми, – мне так кажется.

Лаура смотрела на младшего сына, тронутая и обрадованная.

– Тимми прав, – сказала она решительно. – В статьях и речах Джонсона много низкого. Это скверно, что такой человек выдвинулся, это пугает меня.

– Не понимаю тебя, Лаура, – сказала тетя Сесилия. – Джонсон культурный, образованный человек, хороший оратор. Это самый подходящий политик для нашего штата.

– Вот в этом-то и есть опасность, тетя Сесилия, что он образован и хороший оратор. У него дар убеждения, а люди не понимают, что его идеи – хорошо замаскированные идеи клана. Он опасен, очень опасен. Сейчас он может делать вид, что выступает против клана, а потом, как это было в нацистской Германии… Начнется с малого, а потом… Вчера я уже слышала крики ненависти и видела кровь на мостовой.

– О чем ты, мама? – спокойно возразил Том. – Что за преувеличения? В нацистской Германии не было никаких газовых камер, не было шести миллионов мифически погибших в этих мифических камерах. Да, были лагеря и тюрьмы, где держали коммунистических шпионов и агитаторов, тех, кто этого заслуживал. Остальное – пропаганда. Еврейская пропаганда.

– Верно! – вскричал Бэд. – Все это – надувательство.

– Надувательство? Массовое истребление евреев в Германии, холокост – «надувательство»?! Как ты смеешь это говорить! Есть фотографии, есть выжившие узники, есть свидетели! В их числе и американские солдаты. Сам Эйзенхауэр плакал, когда увидел этот ужас. Ты отрицаешь историю! Это все равно, что сказать, что в Америке не было Джорджа Вашингтона.

– А-а, – ворчливо ответил Бэд, – вечно ты защищаешь евреев. А что ты о них скажешь? Сколько у тебя знакомых евреев?

– Какое это имеет значение? Ну у меня были подружки-еврейки с детства, еще с детского сада. Но я никогда не интересовалась религией и национальностью людей, с которыми знакомлюсь. Мне важно только то, что эти люди порядочные и добрые. Разве не тому же нас учат в церкви?

Лаура остановилась, потому что все слушали ее в полном молчании. Тетушки никогда не одобряли разговоров о политике за столом, и Лаура не любила их тоже, но она была так возбуждена вчерашними событиями, так огорчена всеобщей недоброжелательностью родных… Только Тимми поглядывал на нее сочувственно.

Лауру охватила усталость. Бэд и тетки – одно. – Они превосходные люди, – говорит он. – Он – хороший человек, – твердят они. Но как только дело заходит о важных вещах, о том, что творится в мире, падает какой-то занавес и отгораживает ее от «превосходных женщин» и «хорошего человека». А теперь еще и Том…

Неужели еще и Том… Она почувствовала себя совершенно одинокой за этим столом, где сидели самые близкие и родные ей люди.

Молчание прервала Лилиан. – Значит, ты будешь голосовать за Маккензи, Лаура?

– Да, подтвердила она. – Он порядочный, надежный человек.

– Родился с серебряной ложкой во рту. Богатые родители. А Джонсон всего добился сам.

«Какая нелепость! – подумала Лаура. – Уж не тете Лилиан говорить о «серебряной ложке».

– Мы встречали Маккензи, – заметил Клем. – Сесилия не говорила вам? На обеде в Каптиве, прошлой зимой. Производит впечатление незаурядного человека. К тому же красивый. – Он засмеялся. – Женщины за ним гоняются. Тридцать семь лет, холостяк, рыжеволосый…

– Ох, – вскочила Лаура, – мне надо достать шоколадное суфле из духовки, чтобы сразу подать его к столу, пока не опадет. А то вкус будет хуже.

– Со взбитыми сливками, мама? – спросил Том.

– Еще лучше – с ванильным соусом. Помогите мне убрать со стола и принесите тарелки для десерта, мальчики. Нет, Лилиан и Сесилия, вы сидите, пожалуйста.

Атмосфера за столом изменилась.

– Хватит политики, – провозгласил Бэд. – Да здравствуют вкусные вещи!

Лаура, ставившая на стол вазу с суфле, посмотрела на него благодарным взглядом.

– Клем, твой бокал, вот хорошее вино к десерту! И тебе, Том, – Бэд подмигнул сыну, – в девятнадцать уже можно. Да мне что-то и не верится, что вы в колледже не пьете вина!

«Удивительно, – думала Лаура через несколько минут, – как умиротворяют «вкусные вещи»! «Десерт, вино, сыр и фрукты, кофе – и словно растаяла сдержанная, но напряженная враждебность, вызванная политическими спорами»».

Гости скоро вышли из-за стола, – Клем напомнил, что им предстоят сборы и отъезд рано утром.

– Как странно, – сказала Лилиан, – спать как гостья в доме, в котором родилась. Как будто и не уезжала отсюда. А куда вы собрались, Бэд?

– Деловая встреча.

– В субботу? – с любопытством спросил Клем.

– Приходится иногда и в воскресенье заниматься делами. Работы по горло. Конечно, я стараюсь освободиться на уик-энд, но сегодня совершенно необходимая встреча. Очень важная. Я с вами попрощаюсь утром.

Гости разошлись по спальням, а Лаура с сыновьями остались посидеть на террасе, выходящей в сад. Они разговаривали шепотом, потому что комнаты для гостей находились как раз над террасой.

Лаура не отрывала глаз от Тома. Что с ним, в какую среду он попал, откуда у него новые идеи? Эти вопросы волновали и будут волновать матерей, сыновья и дочери которых выходят из стен родного дома в большой мир. Но разве Том сам выбрал в университете определенную группу, поддался определенному влиянию? Не была ли почва подготовлена дома?