Новогоднее чудо (СИ) - Мельникова Надежда Анатольевна

Досмотреть я это не смогла. Про старость мне рассказала Алена. Это было бы смешно, если бы не было настолько печально. Даже немного обидно за Семена, что потратил полгода жизни на эту, я извиняюсь, пустоголовую дурочку. Поклонники Кати, понятное дело, поддержали ее. Под фотографиями Семена появились такие комментарии, от которых я со своими комплексами просто повесилась бы. А под изображениями Кати — многочисленные предложения поддержать и пригреть несчастную. Но у всего этого извращения оказалась и другая, отличная сторона, она привлекла к Семену столько внимания, что его подписчики стали расти в геометрической прогрессии, и прямо под фотографиями возникли различные издания с просьбой открыть личные сообщения по поводу съемок. Катю несколько раз спрашивали, с кем именно изменил ей Семен, но она так и не нашлась что ответить. Но для меня лично — это все мало что меняет. Алена продолжает командовать, чтобы я не смела даже смотреть в его сторону, пока он не захочет этого сам. И она, конечно, права.

После Нового года нам дали несколько выходных, я провела их в постели, много писала, стараясь погрузиться в выдуманный мир, как делала раньше, забывая о проблемах. Мне даже удалось закончить огромную главу. Я беспрерывно проверяла почту, телефон, но от Семена ничего не было. Не знаю, чем он занимался все это время, возможно страдал от того, что расстался со своей Катей. Но я из последних сил старалась не думать о нем круглосуточно.

Возвращаясь на работу, пыталась вести себя, как ни в чем не бывало, мы опять снимали на улице, доступа к Семену, к счастью, я не имела. Ловила себя на мысли, что очень соскучилась. Мне стала нравится его кепка, его дурацкие подстреленные штаны. Хотелось просто поболтать с ним, не важно о чем. У него сильно отросли волосы, они постоянно мешали и лезли в глаза, и это мне тоже нравилось. Я стала безбожно ревновать его к Ирине, которой по сценарию достались его поцелуи. Отворачивалась, потому что не могла на это смотреть. И хотя за мгновение, что я увидела, поняла, что целует он ее далеко не так, как целовал меня, но все равно эти снежные лобызания убивали меня. В кафе со злостью запихнула в себя пирожное картошку, запивая все это черным чаем без сахара.

Может и права сестра, ну расстались они и расстались, а сейчас Семен подбирает себе другую модель, которая будет так же шикарно смотреться с ним в инстаграмм.

Когда съемочный день закончился, я собрала свои вещи и побрела к автобусной остановке, меня окликнул режиссёр:

— Настасья, завтра продумай свой нижний гардероб.

— Это еще зачем? — накинула капюшон.

— Что значит зачем? Интимные сцены будем снимать. Или ты хочешь, чтобы у нас в кино было десять видов сисек? Уж начали твои снимать, будем твои.

— Нет, — размахиваю руками, — может не нужно этих сцен?

— А кто их в таком количестве понаписал в своей книжке? — пожимает он плечами. — Завтра в восемь тридцать и не опаздывать.

Вздыхаю, разворачиваясь. Я не хочу сниматься с Семёном. Снежинки упрямо лезут в рот и глаза. Даже думать боюсь, а вдруг речь идет о сцене в душе? Тогда на мне не может быть никакого лифчика. И даже, если он закроет меня спиной, то мне придётся прижиматься к его голому мокрому телу. Да я лучше сдохну. Это пытка, я вообще ничего не хочу. Как раз в это время подъезжает автобус, забегаю и уезжаю домой, так и не поговорив с Семёном.

Когда я захожу в автобус, мне кажется, будто меня кто-то зовет, но шум мотора и метель глушат любые звуки. Прохожу через салон, становлюсь к заднему стеклу, и, протирая маленькое окошко среди замерзших расписных узоров, теряю дар речи. Семен бежит за автобусом. Смотрю на него, качаю головой и не могу не смеяться. Лучшее, что было со мной когда-нибудь. Я так долго его ждала и как я до него вообще жила? На следующей остановке выбегаю ему на встречу, правда перед ним останавливаюсь. Семён тяжело дышит, опираясь о свои колени.

— У тебя же машина есть, что ты делаешь?

— Свежий воздух полезен, — кашляет Семен, задыхаясь от ледяного ветра. — Что делать, если моя девушка глухая? А на машине покататься я всегда успею.

Улыбается мне, а я пакет забыла в автобусе, совсем безмозглая рядом с ним.

— Твоя кто? — забываю, как двигать ногами.

— Поговорить нам надо, писательница, — кладёт он руку мне на плечо, продолжаем идти по ходу движения автобуса.

Нам кто-то сигналит, заставляя запрыгнуть на обочину. Огромные горы снега делают мои движения не слишком грациозными, но меня все еще волнует та, первая фраза. Семен опять улыбается.

— Ну разговаривай, раз надо, — поворачиваюсь к нему, забыла, что нужно обижаться, ведь не показывался все это время.

— Нет, так дело не пойдет.

— А как пойдёт? — не могу не любоваться им, чокнулась окончательно и бесповоротно.

— У тебя дома дело пойдёт куда быстрее, писательница. Ты далеко живёшь?

— Сема, ну ты наглый, — усмехаюсь, глядя ему в глаза, а он так прижимает, будто боится, что я сбегу.

Руку с моего плеча на талию переносит, а мне, честно говоря, все равно куда идти, лишь бы с ним.

— А то ты не знала! — кривляется Семен.

— Ну придём мы домой и что мы будем делать?

Он останавливается, застреваем возле какого-то магазина, недовольные прохожие бурчат, отодвигая нас в сторону. Семен улыбается, наклоняясь, целует в замерзшие губы, несмотря на погоду, меня простреливает диким, невыносимым желанием, только от мысли, что это делает он.

— Разговаривать будем, — одаривает меня блеском глаз, — по-всякому.

— Сема! — мычу ему в губы, пытаясь возмущаться, пока он целует, не спрашивая разрешения, задирая короткую куртку, сжимая ягодицы, прямо на улице, среди бела дня.

На нас оборачивается люди, осуждая, некоторые даже вслух.

- А ты всегда такой ммм… прифигевший?

— Какое не литературное слово, Настасья?

— Оно очень тебя описывает. «Прифигевший Семён». Я решила про тебя книгу написать.

— И о чем она? — трется о мой нос своим, покрасневшим от мороза.

Не снимая руки с моей талии:

- Про крутого парня?

- Про наглую модель, которой было плевать на меня неделю, а тут приспичило разговаривать.

Семен становится серьезным, прижимает меня к себе, прикасаясь лбом, закрывая глаза, совсем как в новогоднюю ночь.

— Боялся, что вся эта история с Катей испугает тебя. То, что она развела в интернете… У меня телефона даже твоего нет, но я так соскучился, Настасья.

— Я тоже, — не успеваю удержать слова, что срываются с губ.

Не знаю сколько это продлится, как быстро я надоем этому красивому яркому парню с потрясающим горящими глазами и сильными руками. Но я так хочу его во всех смыслах этого слова, что показываю путь к себе домой, по дороге мы даже умудряемся купить еды.

Когда мы оказываемся в тепле моего дома, я не даю ему даже раздеться, целую в губы сама, никогда не делала так раньше ни с одним мужчиной. Но с ним все иначе, Семён ставит пакеты на пол и прижимает меня к себе, целуя в ответ. Я толкаю дверь ногой.

Мы продолжаем целоваться, доходим до зала, натыкаясь на кресло в центре. Как я могла забыть, что в центре у меня кресло? Я спотыкаюсь и грохаюсь на пол, не слишком изящно. Но очень смешно. Мы хохочем, а Семён скидывает ботинки, куртку, отбрасывая в сторону, нависая надо мной прямо тут, на ковре. Рывками стягивает с меня куртку, шарф. Целует шею, задирает свитер, очень умело ласкает грудь, я пытаюсь раздеть его, снять кофту, штаны, но он не дает, прижался и жадно целует соски, расстегивая молнию на моих джинсах. Так нечестно, теперь я в тонких трусиках, валяюсь на своем ковре, а он весь такой одетый. Но его ласки, как и он сам, делают меня ужасно глупой, податливой и сговорчивой, ну хочется Семену так, пусть так, лишь бы не останавливался.

Раздеть мне его не удается, потому что Семен не может больше ждать, да и я, честно говоря, на пределе. Он расстёгивает ширинку, натягивает презерватив, отодвигая мои трусики в сторону. Его жёсткие джинсы, колючий белый свитер, пряжка, крупные мужские часы с кожаным ремнем, я чувствую все это нежной обнаженной кожей и возбуждаюсь еще сильнее.