Дмитрий Бушуев - На кого похож Арлекин

Мои арлекины благоволили нашему дуэту с Денисом, и каждый перекресток в том день встречал нас зеленым светом, законы подлости светофоров на этот раз не срабатывали. Бог дал зеленый коридор, и на дорогах не было пробок. Я планировал зарулить на заправку, чтобы протянуть время, но бак оказался по-свински полным.

Денис жил сравнительно далеко от школы, в рабочем районе, где кирпичная труба фабрики имени какой-то революционерки дымила под окнами, окрашивая облака в грязно-желтый свет. Попутно замечу, что кризис культуры в России начался с того момента, когда люди научились любоваться промышленными пейзажами. Это было начало эпохи постмодернизма. Химики с колбами, классическая механика, фанерные крылья первых аэропланов, кепки, листовки, забастовки, фабричная культуры, городские жестокие романсы, орудие пролетариата, кухонные посиделки с мутной водкой при «лампе Ильича». Все стали товарищами.

…Я подвез бельчонка до подъезда и похлопал его по плечу. Он заулыбался, опустил глаза. Мы были на разных вершинах счастья. Ты обернулся уже перед самой дверью и еще раз помахал мне рукой. Только тогда я выжал газ и дал полную свободу саранчихе, соскучившейся по скорости.

Было наивно полагать, что после всех моих отечественных напутствий ты сразу же бросился зубрить таблицу окончаний глаголов второго спряжения — нет, ты, видимо, долго сидел на диване, обхватив руками колени, еще румянясь от захватывающей прогулки, по-детски анализировал мотивы моей сверхдружелюбности, потом прыгал перед зеркалом под ритмы рэпа, листал рок-журнал, потом внимательно исследовал содержимое своих штанов, досадуя, что первые саженцы на лобке растут слишком медленно, а вот у Андрея Мизонова: Мама позвонила в дверь так не вовремя.

Я же праздновал маленький первый успех и пел арию Мефистофеля, стоя под душем. В запотевшем окне ванной стыла полная луна, черные лебеди на кафеле взмахивали крыльями, и какие только духи тьмы не слетелись на мой прокуренный баритон! Хотелось выйти на улицу голым, в мыльной пене, кататься по первому снегу, целовать случайных прохожих, потом выпить в баре чашку кофе («Двойной сахар, пожалуйста, и каплю детской крови»), хотелось ударить по луне крокетной клюшкой, и катилась бы по извилистой улице, сшибая кегли столбов и пластиковые киоски. Мой старый друг с пульсирующей веной не давал мне покоя, я бросался на стены в спальне, где развешаны плакаты с мальчишками. Только три вещи излечивают от любви к мальчикам: изнурительный труд, пост и молитва, но с какой миной произнесет эти слова убежденный грешник? Тем более, что я никогда не воспринимал Завет как Лев Толстой. Я, римлянин, родившийся в России по недоразумению, шел за своим Адонисом в белой тунике и с цветком влажного лотоса. Я, гость дионисийских таинств, покупал в публичном саду красивых мальчишек, смотрел спартанские игры, а теперь мне осталось только покупать на птичьем рынке почтовых голубей и отправлять их с записками в прошлое. Распинай себя и бичуй, Андрей Найтов: Господи, что же мне делать с этой звериной нежностью, неопалимой купиной страсти, с моей красотой, молодостью и силой? Посмотри, сколько искристого шампанского играет в крови, в каких теплых ночах Востока звучит моя простуженная флейта, и ласточка черных бровей летит над житейским морем, как мирно ночует во мне вечность, бессмертье: Даже в свой судный день я буду искать в толпе Дениса — повяжи ему на лоб красную повязку, чтобы я быстрее отыскал его, Господи. Не ревнуй меня, Господи, как я ревновал Тебя. Я люблю Тебя, Господи. Ты дал мне неизмеримо больше, чем я просил, верну ли Тебе с избытком? Ты помнишь, ангел водил мальчика по тропинкам детства, потом я несколько раз тонул, выпадал из окна, перевернулся в машине под Ленинградом, на меня шли с ножом, однажды я принял упаковку снотворного, но всякий раз выходил сухим из воды, и ноги мои не претыкались о камни. Ночи мои, ночи, горячие ночи, и не сосчитать, сколько мужчин сыграли этапные роли в моей жизни, и всякий раз казалось, что последний — навсегда. Мужчины в костюмах, в джинсах, в коже и в золоте, с серьгами в ушах, на сосках, на пенисе, татуированные и девственные, спортсмены, бизнесмены и рабочие, трезвенники и алкоголики, застенчивые и развязные, белые и черные — весь этот карнавал прошел перед глазами искаженно, точно я смотрел на мир сквозь толстое стекло пивной кружки и дымил сигаретой «Гамлет». Было и есть из чего выбирать на рынке тщеславия, а тут какой-то пацаненок с первыми поллюциями и неоперившимися штанами: Мне хотелось пригласить Дениса в сауну или бассейн, рассмотреть его, но как я могу контролировать свою жизнь, если даже мой член неуправляем? Опять заполыхал огонь между чресл. Я кусал подушку, и слезы были где-то близко у глаз.

Тревожный сон ночью, утром — глаза с нулями, лиловые мешочки. Порезался при бритье. Ты смотришь на меня со своего островка с большим интересом, но опять море ошибок в домашнем упражнении. Вызвав тебя к доске, я заметил расстегнутую верхнюю пуговицу у тебя на ширинке. Меня почти заколотило, кровь прилила к нижней шакре. Утром я спрятал в книжном шкафу второй шлем, на случай, если ты согласишься на более продолжительную прогулку. Но ты же сам ждешь этого, мой Маугли, не правда ли? Спасибо красному монстру с желтым глазом, я даже готов заказать бархатный футляр для мотоцикла, который когда-нибудь будет стоять в европейском музее, если, конечно, его заблаговременно не продадут с аукциона «Сотби», если я не разнесу его вдребезги в пьяном припадке, оставив пальцы на горячем руле. Разлетятся шейные позвонки, хрустнет череп как яичная скорлупа, не станет знаменитого педераста — ни роз, ни арлекинов, ни шампанского: А может быть, гроб будет двухместным? Черта с два! Двухместной будет кровать, траходром с потными простынями, будет ебля-гребля, дуэт саксофона и флейты, ремни и наручники. Будут такие джунгли, такая Африка!

После урока ты подошел ко мне уточнить номера домашних упражнений, но зачем же, маленький хитрец, ты косился при этом в окно, откуда был виден мой мустанг на велосипедной стоянке? Я торжествующе распахнул дверь шкафа, где сверкали два новеньких шлемака: оранжевый и фиолетовый, с фантастической бабочкой на пластике. Ты посмотрел на меня с восхищением, облизал губы от нетерпения, а я невозмутимо заметил: «Но сначала застегни пуговицу на ширинке, Денис». Ты застеснялся и как-то долго возился с этой пуговицей, точно пальцы не слушались тебя. Соблюдая «технику безопасности», я попросил тебя подождать не во дворе школы, а на ближайшем перекрестке, чтобы не привлекать внимание нежелательных соглядатаев к нашей дружбе, и уже через несколько минут я подобрал своего драгоценного пассажира, как всадник крадет свою любимую. Маленький хрупкий мальчик в огромном шлеме был похож на инопланетянина (из созвездия Аквариус) — куда везет его этот дорожный рыцарь в черной коже, вы случайно не видели, куда они помчались? Полиция! Пожарные! Свидетели!