Так бывает... - Надежда Михайловна

себе спокойненько, а сейчас вот ни у неё мужа не предвидится, и он мотается по далям и весям.

А рыжая, будь она неладна, как говорится, 'вспомни дерьмо-вот и оно', прямо-таки наскочила на него у входа в магазин. Генка мысленно заматерился.

— Ой, Генуська, привет, как поживаешь?

— Как и жил! — буркнул он.

— По мне не соскучился, а то я всегда тебе рада.

— Да как-то нет!

— Все мечтаешь опять своей Людочке на шею сесть? Не до тебя ей, два спиногрыза, да ещё эти грузины — папа и сын — её пользуют, где уж тебе...

А Генка внезапно разозлился:

—Тебе что, завидно, не тебя трахают, а её?

И по вспыхнувшим злостью глазам понял, что попал в десятку.

— Ну как я сразу не просек? Ведь где ты и где она, ты же королева. А она так... лохушка. Лохушка вон и детей, и мужиков постоянных имеет, а тебя все разовые, ты и детей-то кроме уродов родить не способна. — Генка завелся, ему во чтобы-то ни стало нужно было осадить её, хотелось взять эту рыжую и повозить мордой по самой грязной луже.

— Я не виновата, что ты урода сделал!

— Ой ли, я ли сделал? Ты же сразу от меня бежала к горячим кавказским мужикам, добирать? Скажи спасибо, что я отвалил кучу денег на анализы, а то родила бы 'от большой любви' неведому зверушку. Ты что думаешь, я бы ДНК не сделал? И с тобой жить... ха, да это себя не уважать. Давай уже не замечать друг друга при встрече, ни я тебе, ни ты мне — не нужны. А что до бывшей, мне до лампочки, с кем она и как, так что не тужься — меня этим не прошибешь!!

Плюнув ей под ноги, Генка пошел в другую сторону. И не выдержал, рассказал в рейсе напарнику про всю эту муть.

— Ген, — осторожно спросил его Сергей, — а ты не допускаешь мысли, что это твои дети?

— Ты чё, Серег, с дуба рухнул? Мы десять лет прожили, ни хрена не получалось, а тут вдруг — ни с чего — два? Не, ни хрена, если у матери перемкнуло, и она оттуда не вылазит, то я здесь не при чем. Все бы так, чужих за своих признавали.

— Ну если ты так уверен, оно конечно... Самое главное, как я понял — бывшая совсем не собирается тебе какие-то претензии предъявлять.

— Не! — Генка аж перекрестился, — Боже спаси!!

— Ну тогда и нечего огород городить, на рыжую наплюй, а у бывшей и у тебя совсем дороги разошлись. Сколько ей, тридцатник есть?

— Тридцать три было. — Ну, в этом возрасте уже голова на плечах имеется, она, ты говоришь, очень ребенка хотела?

— Ну да!

— Вот у неё и получилось, а раз к тебе не лезет, не пытается что-то доказать — значит, и впрямь, не твои, ну и выбрось все из головы. Баб вокруг полно, найдешь ещё по себе.

Люда кормила Егора, когда в дверь позвонили, и баба Тома с Тасенькой на руках пошла открывать. Послышались восклицания, смех, но Люда не встала — Егорушка совсем не терпел, если во время кормления его отрывали от груди, ребенок тогда долго горько плакал. И мама уже и не пыталась его хоть на минуточку оторвать.

В дверь просунулась папкина голова.

— Доченька, — почему-то шепотом сказал Павел, — доченька, мы прилетели.

— Папка, папка, как я рада!! Мы не спим, говори нормально.

— Я зайду?

Люда кивнула, Павел подошел к ней и с волнением уставился на чмокающего внука.

— Маленький мой! Люд, какие они славные оба.

Маленький, услышав незнакомый голос повернул голову и уставился на деда его же глазами.

— Внучек, солнышко, маленький, — запел дед.

А Люда изумилась — её неласковый, немного замкнутый папка и так разговаривает?

Маленький вдруг улыбнулся и выпустил грудь.

— Все, дед, бери его, он наелся, знакомьтесь.

Люда запахнула халат, а дед бережно принял внука. И опять заворковал с ним. В комнату вошли обе бабули, Тасюня была на руках у мамы:

— Доченька, девочка моя, здравствуй!

Мать, не отдавая внучку Томе, расцеловала Люду.

— Какие они славные. Дед, дай внука подержать! — поменялись детками, оба не могли наглядеться на малышей. Опять начались нежные восхищенные приговаривания, Тома улыбалась:

— Да, вот такие мы уже большие, через две недели — три месяца.

— Дед, а ведь малыши вылитый ты, смотри-ка, доченька. — Мамуля вытащила черно-белую фотографию маленького Павла.

— Да! — подтвердила, вздохнув, Тома. — От Генки только брови и достались детям, вон как по линейке нарисованные.

Люду попросту отстранили от детей — дед, и, особенно, Марина — старалась на каждый писк к ним бежать.

— Мам, там же Рэй, он лучше детей угадывает, что и как, проснулись или ещё доспят чуток, и реагирует мгновенно.

Папка просто завис, когда увидел собакина, покачивающего мордой кроватку.

— Ничего себе, вот это да!

Рэй сразу же принял деда, а вот на бабулю два дня поглядывал настороженно, пока Тома не пояснила:

— Люд, мы с Мариной два дня разговоры вели... она напирала на то, что отец... - а какой он на хрен отец? — должен знать о детях. Ну а я подробно ей передала наши с сыном разговоры, а собакин видно как-то учуял это. Нет, я не говорила Генке, что дети его. Он сам вывалил, типа, нечего мне чужих... идиота кусок.

— Мам, — выбрав момент, когда никого не было дома — Ной и Павел гуляли с детьми, Тома поехала смотреть два варианта обмена, — сказала Люда. — Мам, я хочу сказать тебе — не надо лезть мне под кожу. Муж бывший, он абсолютно чужой человек, я просто не хочу о нем слышать, если бы я надеялась и хотела быть с ним, то дети отнюдь не были Павловичи — Геннадьевичи, точно. Мы с ним — чужие люди, и не начинай песню про дети — без отца. У меня нет к нему абсолютно ничего, выгорело все. И безумно рада, что внешне они на него не похожи. Никогда, даже если буду нищей, ничего у него не попрошу!

— Дочь, — растерянно сказала мамуля, — я не настаиваю. Я же не знала, что он был у тебя на содержании, не работал и все такое... А про нищету — не смей так говорить... мы с отцом для чего? Я же когда узнала про деток, у меня крылья за спиной появились, о чем ты говоришь? Папкин контракт через год заканчивается, и мы, конечно же, будем рядом, не серчай на свою дурную мать,