Беспринципная - Юлия Резник

тетя Ануш, да. Другое — эта крашеная шалашовка. Вот уж с кем я не хочу делиться даже крохами его внимания.

— Иди куда шла, — рявкает Гаспарян. Я с психом выполняю его просьбу, но тут он снова меня останавливает, окликнув: — Постой… Чуть не забыл. На вот, — достает из кармана бумажник. Вынимает несколько крупных купюр и вкладывает мне в ладонь.

— Ч-что это?

— На врача, то се… Нормального найди, ясно?

Его глаза бегают, у меня во рту сохнет. Отчаянно дергаю кадыком в попытке сглотнуть, но от этих усилий только горло дерет — и все.

— Ага. Я Седу с собой позвала. Ты же ей разрешишь?

— Езжайте. Только с водителем. Не надо ей по такой жаре в автобусе трястись. Ей в любой момент может плохо стать. У нее вегетососудистая дистония.

— Сейчас не ставят таких диагнозов, — шепчу я. Гаспарян хмыкает:

— Умная больно, что ли?

— Не жалуюсь.

— Ладно. Ты поняла, — бросает напоследок и уходит, как ни в чем не бывало. А у меня под ложечкой екает. Не от обиды, нет. От какого-то тихого, остро щемящего чувства… Будто стоишь босиком на горячем асфальте — и вроде терпимо, но долго так не протянешь. Ладошки потеют. Купюры в кулаке намокают. Это то, чего я хотела, но почему-то нет никакой радости. Это же не забота! Или… все-таки да? Топорная, неловкая, но от этого не менее важная. В мыслях хаос. И не радует меня, да, что тут и на врача, и на одежду хватит. Арман Вахтангович явно не поскупился. Откупаясь от меня? Или все-таки так поддерживая?

В любом случае, я свое дело сделала. Дала понять, что рядом, несмотря ни на что. А там… Как он сказал? Ему сейчас не до этого? Еще бы! С другой стороны, когда-то ему захочется передышки. А я тут как тут.

Телефон в кармане жужжит — Седа пишет. «Во сколько выезжаем? Папа дает нам водителя!» И куча восторженных смайликов. Я отвечаю коротко: «Чем раньше — тем лучше. Комендант к восьми подойдет. Оформлюсь, а там и ТЦ откроются».

«Можем еще погулять в парке».

«По такой жаре?»

«Да, не лучшая идея», — соглашается Седка.

«Мне еще в больничку надо будет заскочить».

«Зачем?»

Ну, вот и как мне выкрутиться? Что-то я совсем не подумала.

«За справкой в общагу?» — сама о том не ведая, Седка подкидывает мне годный предлог.

«Ага».

Я, наверное, впервые в жизни ей вру. Но это такая сущая мелочь! Да и… Это же в ее интересах, так-то. Какой с меня спрос?

Остаток вечера провожу, перебирая вещички Алиски и братьев. Генка и сам прибарахлится, а этим тоже надо будет что-то купить. За полтора месяца лета они вымахали — дай бог! И матери что-то приобрести. Будет ей красивое платье на выписку. Может, порадуется.

Потом заваливаюсь на свою лежанку и утыкаюсь в телефон. Удивительное дело, даже за деньги найти гинеколога летом — проблема! У всех запись на неделю вперед. Отчаявшись, решаю сделать тест — и тем пока ограничиться.

Глава 11

Зоя

Дядя Вася — водитель, которого нам на сегодня выделил Седкин отец, высаживает нас у обшарпанного трёхэтажного здания, больше похожего на тюремный барак, чем на студенческое общежитие, и уезжает по каким-то своим делам. Даже Седа, до этого щебетавшая без умолку, прикусывает язык, с растерянностью разглядывая открывшуюся нам разруху.

— Это точно оно? — выдавливает с плохо скрываемым ужасом.

— Адрес сходится, — криво усмехаюсь я, и сама с трудом пряча разочарование. В мечтах моя студенческая комната была пусть и скромной, но не нищенской. Тут же даже заходить внутрь не надо, чтобы понять, насколько завышенными были мои ожидания. Запах пыльной ветхости, просачивающийся сквозь закрытую входную дверь, говорит сам за себя.

— Пойдем, поищем коменданта, — нервно улыбаюсь я, еще не зная, что нам никого не придется искать. Милая бабулечка сидит за стеклянной перегородкой прямо напротив входа. Приветливость, с которой она нас встречает, совсем не вяжется со сложившимся стереотипом вокруг фигур общажных комендантш. Она с улыбкой берёт мой паспорт, пробегается взглядом по спискам, находит мою фамилию и кивает:

— Третий этаж, двадцать седьмая комната. Ключи вот. Поднимайтесь, девочки, если что — кого-нибудь попросите показать вам душ и кухню, чтобы мне с вами не тащиться. Ноги совсем не ходят.

Мы с Седкой заверяем, что справимся сами, и поднимаемся по скрипучим, покрытым вытоптанным линолеумом лестницам. Стены в пятнах и трещинах, краска кое-где облупилась, на перилах — пыль. Я уже жалею, что не попросила дядю Васю подождать у подъезда. Может, мы бы просто глянули и сразу рванули… нет, не прочь — альтернативы у меня пока нет, но хотя бы за краской, что ли.

Комната оказывается в точности такой, как я и боялась: желтые, местами вздувшиеся обои, окна с расшатанной рамой, из которой зимой будет немилосердно дуть, пол, противно поскрипывающий при малейшем движении.

— Привет, — с порога говорит бойкая девушка. — Я Маша. А вы мои соседки?

— Я. Зоя, — тычу в себя пальцем. — Это — Седа, моя группа поддержки. А соседка наша еще не подъехала.

— Что ж. Ее ждет сюрприз, — усмехается девчонка. Я с улыбкой киваю:

— Это точно.

Обвожу взглядом три кровати, три тумбочки, один раздолбанный полированный стол. Здесь все, куда ни глянь, требует ремонта.

— Какая жесть, — бормочет Седка.

— Ничего. Пара рулонов обоев и банка краски исправят ситуацию, — не даю себе скиснуть. — Ты как, Маш, в деле? Скинемся по несколько тысяч, купим все необходимое…

Маша ничего не успевает ответить, потому что у входа начинается какая-то возня. И тут же в комнату заходит дородная женщина в компании тонкой как жердь девицы.

— Доброе утро. А вы…

— Ваши соседи. Кровати все свободны? Ань, занимай ту, что у окна, — командует женщина дочке.

— А че так, теть? — моментально завожусь я. Если на то пошло, мне тоже палец в рот не клади. Уж что-что, а постоять за себя жизнь меня научила. — Мы, может, тоже у окна хотим. Давайте тянуть жребий.

— М-да, послал же бог соседушек… — цокает тетка, не ожидавшая, видно, такого отпора от малолеток.

— Какие есть, — присоединяется ко мне Машка, тем самым лишь укрепляя меня в мелькнувшей было мысли, что мы поладим. — Вот, решаем, по сколько на ремонт будем скидываться. Вы как? Желаете поучаствовать?

— Еще чего — в казённое вкладываться! — фыркает тетка. Я перевожу взгляд на ее дочь, интересно — она немая?

— А то, что вашей дочке здесь пять лет жить — ничего? — хмыкаю я.