Друг отца. Под запретом - Джулия Ромуш

Я всё никак не могу свыкнуться с мыслью, что всё вот так вот происходит. Я же хотела иначе. Я собиралась его мариновать. Доводить. Чтобы он на коленях меня молил. А выходит... Что он уже меня трахает.

— Хочешь попросить ещё, сучка? Не стесняйся. — Гордеев зло рычит. Воспламеняет мою ярость ещё сильнее.

— Да пошёл ты, козлина дикая! Да ты... — Договорить я не успеваю. Потому что из горла дальше громкий "ох" вылетает. Это Гордеев в меня во всю длину вошёл. Господи, я уже и забыла, что там нелицензированное оружие! Каждый его толчок обжигает, выбивая из лёгких воздух.

Пальцы Гордеева сжимают мои бёдра так крепко, что завтра там будут синяки и узоры из его пальцев! Помечает меня, скотина?!

Его дыхание горячее и обжигающее. Оно касается моей шеи, когда он наклоняется ближе. Ведёт языком по коже, вынуждая меня задрожать ещё сильнее. Гордеев всегда был таким — контролирующим, безжалостным, а сейчас он кажется животным, которое никак не может насытиться.

Внутри всё дрожит, словно натянутые струны начинают вибрировать от каждого его движения. Он снова целует. Жадно. Властно. А я... Со мной фигня какая-то происходить начинает. Мне хочется ему подчиняться. Вот прямо лужицей у его ног растекаться.

Секунда, и он сам отрывается от моих губ. А я уже балансирую на грани. Я хватаю ртом воздух, а его всё меньше и меньше в этой комнате. Но передышка длится мгновение: Гордеев хватает меня за подбородок, заставляя посмотреть на него. В его ошалелых зрачках я вижу своё отражение. Влажные губы приоткрыты, дыхание сбито, а из горла вырывается тихий, но предательский стон, когда он двигается во мне, глубже, чем я могла себе представить.

— Смотри на меня, — хрипит, прижимаясь сильнее. И я как заворожённая смотрю. Не моргая. Должна признать, что это возбуждает. Вот так смотреть в его глаза, когда он меня трахает. Входит во всю длину. Когда я вся сжимаюсь вокруг его члена.

Я много что вижу. В его глазах буквально фразы вспыхивают. Что, ещё никто так не задевал, как я? Мне это знакомо, сукин ты сын! Потому что мы на одном сорте сидим!

— Чёртова ведьма, — рычит, его пальцы с подбородка на мою шею перемещаются. Слегка сжимает. Я же облизываю пересохшие губы. Стону.

Гордеев просто ненасытный. Двигается быстрее. Сжимает сильнее. Выбивает из моих лёгких остатки воздуха. А из меня остатки здравого смысла. Ноги дрожат. Голос хрипит. Стоны становятся все более дикие. Моё тело совсем не готово к такому напору, я сейчас просто по стеночке вниз сползу. Внутри всё сжимается, я чувствую, как сжимаю его член мышцами. По ногам дрожь поднимается. Я знаю это ощущение...

— Рано, Таисия, кончишь, когда я разрешу, — рычит, и я чувствую, как он замедляется. Специально, чтобы не дать дойти мне до пика.

Он дёргает меня на себя, а после я оказываюсь вжата в стену. Только теперь грудью и лицом. Он накручивает на кулак мои волосы, вынуждает запрокинуть голову назад.

— Тебе нравится? — хрипит у моего уха, и его голос заставляет моё тело предательски дрожать сильнее.

— Ненавижу, — выдыхаю в ответ, чувствуя, как подкашиваются ноги.

— Лживая сучка. — Его пальцы сжимают мою талию, удерживая меня, не позволяя упасть. — Я предупреждал, Таисия. Теперь будешь пожинать плоды. Думаешь мне хватит одного траха? Ошибаешься, девочка. Теперь ты моя.

Каждое его слово — хлёсткий удар по моим натянутым нервам. Его толчки становятся быстрее, сильнее, и внутри всё уже готово взорваться. Но он всё ещё держит меня на грани, не позволяя расслабиться.

— Если хочешь кончить — кричи моё имя, — угрожающе произносит, а я... Я уже на такой грани, что я готова кричать что угодно. Я мучительно хочу кончить. А после оставить отпечаток моих ноготков на его самодовольной роже.

— Сумасшедший... — пытаюсь съязвить, но язык заплетается, а голос срывается на хриплый стон.

— Ещё раз, Таисия. Скажи моё имя.

— Артём... — шепчу я, едва справляясь с собственными эмоциями. — Артём Юрьевич.

Это похоже на щелчок стартового пистолета. Он двигается ещё быстрее, глубже, заставляя моё тело сжиматься и трепетать. Внутри всё пульсирует, словно огромный фейерверк взрывается с каждой секундой.

Его губы скользят по моей шее, оставляя горячие следы, и вместе с глухими шлёпками толчков я слышу его хриплый шёпот:

— Сука, какая же ты сука.

Оргазм накрывает меня волной, сметая всё на своём пути. Моё тело сжимается вокруг него, и из груди вырывается крик, полный страсти, ненависти и сладкой покорности одновременно.

Гордеев замирает, его движения становятся прерывистыми, и в следующий момент я чувствую, как по моей ноге струйкой стекает его сперма.

Глава 14

Ноги всё ещё подрагивают. Я до сих пор не верю, что мы переспали. Снова. Внутренний голос молчит. Взял паузу. Довольно курит.

— Держи, — Гордеев протягивает мне упаковку с влажными салфетками.

Я вообще мало помню, как мы возле его тачки оказались. Меня кто-то видел? Боже, в таком виде! С растрёпанной причёской. Застывшей на ноге спермой.

— Какой ты милый, — язвлю в ответ и выхватываю из его пальцев упаковку с салфетками.

Гордеев стискивает зубы, а я скалюсь в ответ. Думал, что трахнет и я подобрею? Хрен угадал!

— Попроще никак?

"Оооо... у нас тут второй раунд намечается, я ща докурю и в принципе может..."

Мысленно душу внутренний голос. Второй раунд, смотри, что удумал.

— Попроще было до того, как ты меня у стены трахнул, а сейчас... — Дорычать я не успеваю. Мне попросту рот закрывают. Гордеев меня в себя вжимает. Пальцами фиксирует затылок. Язык мне в рот заталкивает. А после... После мозги плыть начинают. Ну вот что за человек?

"Нашёл всё-таки лазеечку"

Из горла стон вылетает. Конечно, я отвечаю. А кто бы устоял? И давайте ещё скидочку делать на то, что я после секса. Мозги затуманены. Ноги так себе держат.

"Ага, поэтому поддержка в виде Гордеева нам очень сильно не помешает"

Пальцами в его рубашку впиваюсь. Сжимаю. Кусаюсь, когда Гордеев начинает целовать сильнее. Он натягивает мои волосы на затылке, а я зубами в его нижнюю губу впиваюсь.

— Сучка, — рычит.

— А то ты не знал. — Тут же в ответ выдаю.

Гордеев меня отпускает, даёт на шаг назад отступить. Я же на плечах его огромный пиджак поправляю. Потому что выходить из той комнаты в том, что осталось от моей блузки, совершенно не являлось возможным.

— Нужно