Барбара Виктор - Друзья, любовники, враги

Берни пригласил ее в офис, наговорил комплиментов о ее скулах и ногах, естественно, предложил чинзано из холодильника, начал распинаться о своем богатом опыте журналиста-международника или как он себя называет разгребателя грязи, который добывает любые дерьмовые новости, какие только случаются в Западной Европе. У Берни жесткая, грубая кожа. Сложен, как индеец. Он проспал как интеграцию, так и феминизм в Соединенных Штатах. Зато себя уважает во всех проявлениях. Везде побывал, все повидал. Бессовестно хвастает. Намекает, что теперь-де помогает рядовым репортерам разыскивать по-настоящему сильные истории, которые он, Берни, называет событиями.

Но Саша не впечатлилась. В тридцать четыре года, после шестилетнего брака с фрейдистом-психиатром и десятилетней карьеры в бизнесе новостей, не так просто решиться связать свою жизнь с человеком, у которого все стены увешаны членскими карточками аэроклубов, а письменный стол набит фотографиями, изображающими его самого, затянутого в тренировочный комбез и позирующего на фоне знаменитостей.

Но она была вежлива. Даже обворожительна. Она рассудила, что Берни Эрнандес не герой ее романа, а перспективы работать с ним весьма туманны. Она скользит мимо. Просто визит вежливости: «Надеюсь, не побеспокоила. Увы, посмотреть ночную жизнь Рима в этот раз не получится, но как это мило с твоей стороны сделать такое предложение». Так они просиживают с полчаса. Он — в ожидании, что она уйдет раньше, чем подадут обед. Она — в надежде, что больше никогда его не увидит…

И вот теперь, здесь, в вестибюле отела «Флора», она набирает его номер только потому, что и ей, и ему случилось оказаться в этом бизнесе. В бизнесе, связанном с катастрофами и всем тому подобным.

— Берни Эрнандеса, — сказала Саша в трубку.

— Кто его спрашивает?

— Саша Белль.

— Сейчас взгляну, здесь ли он, — отозвались на другом конце провода.

Однако Берни сразу взял трубку.

— Ты получила мою записку?

— Какую записку?

— Я оставил ее в твоем отеле. Насчет вылазки террористов.

— Знаю. Я была там, когда это случилось. То есть и теперь здесь.

— Это фантастика!

Она прикрыла глаза.

— Что ты там делаешь? — продолжал он возбужденно.

— Как тебе сказать… — пробормотала она.

— Ты ранена?

— Нет, я в порядке, — тихо сказала она, и у нее перед глазами возник тот мальчуган.

— Слушай, Саша, — потребовал он, — не устраивай истерику. Ты мне нужна.

— Берни, я не могу… — начала она, но он перебил.

— Возьми себя в руки, слышишь?

Шел бы он со своими советами. Разузнать все о малыше — вот, что ей необходимо.

— Ты мне нужна, Саша, — повторил он.

— Я? — осведомилась она. — А почему я?

Он прокашлялся.

— За этим я тебя и разыскивал. Я только что говорил с Нью-Йорком. Они хотят, чтобы ты…

— Чтобы — что?

— Они хотят, чтобы ты занялась этим.

— Я? Почему я?

— Не думай, я их об этом не просил.

Но ее мысли были уже далеко.

— О чем не просил?

— Да о том, чтобы ты этим занялась. — Его тон был безучастным. — Ты же знаешь, я никогда не давлю на Нью-Йорк. Просто нажимаю на кое-какие кнопки, и само собой выходит, что все счастливы.

Теперь она у них в команде.

— А что твой штатный репортер?

Он снова прокашлялся.

— Она надумала рожать.

Еще одна игла вонзилась ей в сердце. Тот ребенок, тот мальчик с младенчески нежной щекой.

— А почему ты сам этим не займешься? Тебе не найти темы мощнее этой.

— Они хотят, чтобы ты, — пробубнил он.

— Но ведь я занимаюсь уличной преступностью, — протянула она и тут же почувствовала, как смехотворны, беспомощны и глупы ее слова.

— А это что — конкурс домохозяек в заштатном городишке?

Она прижалась затылком к стене и закрыла глаза.

— Нет, Берни, это не конкурс домохозяек.

— То-то и оно, такого дерьма поискать! — Его шепот был так пронзителен, что Саше пришлось слегка отодвинуть от уха трубку. — Как раз, когда Нью-Йорк подумывает прикрыть Римское бюро, мы им всадим в задницу такой материал! Поэтому не сваливай на меня. Соберись, приди в себя. Большей удачи и быть не может. Когда съемочная группа будет на месте, им ничего не останется, как вручить тебе микрофон, и мы — на коне!.. Ты меня слушаешь?

А она уже была вся в себе. Напряженно обдумывала ответы, вопросы, реплики, эффектные повороты, которыми бы она могла воспользоваться, чтобы побольше узнать о том мальчике. Узнать, была ли попавшая под машину женщина его матерью, а если нет, то с кем он был в этот день.

— Ты меня слушаешь?

Она молча кивала, ловя себя на мысли, хорошо, что Берни не видит ни ее мокрого от слез лица, ни страха в ее глазах.

— Слушаю, — проговорила она.

На самом деле она слушала, слушала Карла. Говорила именно с ним. И вовсе не ждала от него благодарности за информацию или совета отправиться куда-нибудь, где можно отдохнуть, пока все не уляжется.

— У тебя есть белый носовой платок?

— Что-что?

— Белый носовой платок, — нетерпеливо повторил он.

— Зачем?

— Не задавай вопросы, а отвечай.

— Н-нет, — сказала она, глядя на скомканный розовый комок, который она мяла в руке.

— Тогда пойди и раздобудь его, — медленно сказал Берни, как если бы обращался к слабоумной.

— И где прикажешь его раздобыть?

— Тогда найди белую салфетку, — фыркнул он. — А когда найдешь, то возьми в правую руку и подними повыше, чтобы съемочная группа могла тебя узнать. Самое смешное, что придурки из других каналов даже не будут знать, кто ты, и прохлопают самое интересное. А теперь иди и найди белую салфетку. Поняла?

И опять, отрицательно мотнув головой, она осознала, что Берни вовсе нет рядом и он не дышит ей в лицо.

— Берни, я не смогу.

— Нет, ты сможешь, Саша. И ты сделаешь так, как если бы я был рядом с тобой.

Ей показалось, что-то произошло, и уже ничего нельзя изменить, независимо от того, получится репортаж или нет. Это было сильнее ее. Независимо от того, что сказал бы Карл. Она приехала в Рим, зашла в обувной магазин, оказалась в гуще событий и согласилась делать репортаж о чрезвычайном происшествии. Это судьба, и не в ее власти что-либо изменить. Что касается Карла и того, как одним мановением руки он направил ее жизнь в определенное русло, то и это представлялось ей теперь не настолько значительным, чтобы это можно было сравнить с тем, что случилось с мальчиком в красной курточке.

Голос Берни приобрел начальнические ноты.

— У тебя лицо, поди, пошло пятнами? — поинтересовался он.

— Вполне возможно, — глухо ответила она.